В первые годы революции каждая конференция, каждый съезд, происходивший в Москве или Казани, обогащал его библиотеку, так как книги раздавались в виде подарка. Да и купить их было нетрудно — они стоили очень дешево. И вот Садык, никогда не разлучавшийся с потрепанным томом «Капитала», обзавелся неплохой библиотекой, где имелись сочинения Маркса, Энгельса, Ленина, Плеханова, много книг по истории партии и революционного движения, стенографические отчеты съездов. Ими был наполнен большой дубовый шкаф.
Дети не интересовались шкафом, так как там не было книг с картинками, и потому он содержался в порядке.
Неожиданно раздался звонок. Нагима пошла открывать дверь. Это были Садык и Василий Петрович. Велев кучеру обождать, они вошли в дом.
Садык прямо прошел в кабинет. Царивший там за последнее время беспорядок угнетал его. При виде прибранной комнаты он обрадовался и, улыбнувшись жене, сказал:
— Вот хорошо! Нашла-таки время заняться моим кабинетом!
Он усадил Василия Петровича, достал из ящика стола кипу бумаг.
У Нагимы в кухне кипел самовар.
— Вы так редко бываете у нас, — обратилась она к Василию Петровичу. — Не хотите ли чаю?
Садык махнул рукой.
— Оставь, пожалуйста, мы торопимся!
Но Василий Петрович поддержал Нагиму:
— Зачем кричишь? Среди дела неплохо чайку выпить.
Обрадованная Нагима отодвинула кучу газет, накрыла освободившийся угол стола белой салфеткой, принесла сотовый мед, хлеб, чашки горячего чая и, закрыв за собой дверь, вышла в соседнюю комнату.
Садык, помешивая ложкой чай, выбрал из пачки бумаг какой-то документ и стал читать:
«Мы, нижеподписавшиеся рабочие-татары, просим выбрать на место кочегара Садыка Минлибаева кого-нибудь другого. Садык замарал честное имя пролетария. Он вернулся к своему прежнему хулиганству, бандитизму. Он, желая отомстить за прежние обиды, стал убивать коммунаров-крестьян, подобных Фахри. Мы верим, что такие бандиты будут исключены из партии. Мы заявляем о своем несогласии с избранием Садыка Минлибаева от нашего имени в члены горсовета».
Садык прочел по-татарски и тут же перевел на русский язык. Снизу текста столбиком стояли порядковые номера. Их было сорок.
Садык усмехнулся.
— Это заготовлено для подписей рабочих.
Василий Петрович несколько лет работал в контрольной комиссии. За это время ему пришлось расследовать немало интриг. Прочитанный документ заставил его улыбнуться, так как показался сделанным неопытной рукой.
— Как он попал к тебе? — спросил Василий Петрович, закуривая.
— Знаешь брата Гайнетдинова Хабиба?
— Знаю.
— Он дал.
— А он откуда взял?
— История этого документа такова. В первые же дни моего ареста Сираджий заготовил эту бумажку и дал ее Гисман-абзы для сбора подписей среди беспартийных рабочих-татар. Случилось так, что Гисман-абзы заболел, попал в больницу и эта бумажка все время пролежала в кармане его бешмета. Он вчера выписался из больницы, встретил Хабиба и сказал ему: «Передай эту бумажку кочегару или Василию Петровичу, да так, чтобы никто не видел». Так эта бумажка попала ко мне. Возьми ее и делай что хочешь.
Василий Петрович лег с папироской на диван и, улыбнувшись, сказал:
— А знаешь? Ведь в этом деле и я виноват.
Садык привскочил от неожиданности.
— Каким образом?
— А вот слушай. Этот Сираджий подал заявление в партию. Гайнетдинов и говорит мне: «Не занимайся глупостями, вычеркни эту собаку». — «Почему?» — спрашиваю. «У него, говорит, прежде лавка была. Во время войны он, кажется, вел тайную торговлю спиртом. Он с добром к нам не придет».
Задумался я. Постой, думаю, ведь он татарин. Партия велит по отношению к татарам, вообще к нацменьшинствам, быть особенно внимательным. Решил я лично переговорить с ним. Вызвал его и без обиняков спрашиваю: «Лавку имел? Тайно спиртом торговал?» Не смутился Сираджий, не испугался. «Ты, говорит, Василий Петрович, уважаемый пролетариатом человек, я тебе все сердце раскрою, ничего не утаю. Годен я — примете в партию, не годен — выгоните. Относительно лавки есть доля правды. Однажды попало ко мне в руки тридцать рублей. Продал я женины побрякушки, что она в приданое принесла, выручил пятнадцать целковых. На двадцать пять рублей получил кредит. На эти деньги открыл я в татарской слободке нищенскую лавочку. Не успел поторговать и двух месяцев, как одна богатая фирма открыла на этой же улице большой магазин. Место показалось им бойким. Села моя лодка на мель. Ухнули и тридцать рублей и женины украшения, да еще в придачу самовар и зеркало описали. Посла этого раза я за торговлю не принимался. Служил в конторе у Валий-бая. При Советах всегда работал в кооперативе». — «А тайная торговля спиртом?» — «Чистейшая, говорит, ложь! Никогда в жизни и в помыслах не имел. Ты, говорит, Василий Петрович, отлично знаешь, царь Николай притеснял татар, нас в то время в школы не принимали, на фабриках, заводах к квалификации близко не подпускали. Если и теперь, при Советах, будете отовсюду гнать нас, куда же нам идти?»