Он снова поднес платок ко рту. На этот раз крови было совсем мало.
«Выдержу, не свалюсь!» — обрадовался он и тут же, сделав над собой усилие, приказал ввести Худжабаева.
Это был крестьянин, высокого роста, плотный.
Председатель предупредил его об ответственности за ложные показания и спросил:
— Что вы знаете по этому делу?
Низамий, не отрывая взгляда от лица председателя, ответил:
— Да вот Фахри и Валий-бая давно знаю.
Арджанов вскипел. Он хотел с помощью этого свидетеля рассеять впечатление, созданное Александрой Сигизмундовной, и потому, испросив разрешение, стал задавать ему наводящие вопросы:
— С каких пор, как и по каким делам знаете вы Валия Хасанова?
Низамий задумался и медленно произнес:
— За десять верст от нашей деревни начинались угодья Валий-бая. Он купил их у разорившихся наследников прежнего помещика. Каждое лето бай приезжал туда, каждую пятницу посещал мечеть в Шеланге. Лошадь оставлял у меня. С тех пор мы с ним и познакомились.
Ответ не удовлетворил защитника. Он снова спросил:
— Бывали ли у него в Шеланге иные дела?
Этот вопрос вынуждал Низамия к определенному ответу, и он сказал:
— Однажды после молебствия старики сказали Валий-баю: «Господь дал тебе большое богатство. В городе на каждой улице стоят твои дома, здесь твоим землям конца края нет. Открой нам школу. Вечными молельщиками за тебя будем». Бай ответил им: «Всем вам известно, что враги взвалили на меня незаслуженную вину. Я только что приехал из Петербурга. Издержанным деньгам счет потерял. Через генерала Чингиса получил доступ к самому Распутину. Подал я императору прошение о помиловании. Если благополучно избегну напасти, отремонтирую вашу мечеть, выстрою большую школу, содержание ее возьму на себя. Молитесь за благополучный исход».
Через две недели после этого получил бай телеграмму, извещавшую о помиловании. В ту же минуту приступил бай к ремонту мечети и постройке каменного здания для школы. А когда сам уехал в город, следить за всем поручил мне. Под моим наблюдением выстроили школу, через меня поступали деньги на ее содержание. Школа была большая, в два отделения — начальное и среднее, имела семь преподавателей… С тех пор и знаю я Валий-бая.
Низамий замолчал. На его лбу выступил пот от столь большой заученной речи. Он стал вытирать платком намокшую шею и лицо, довольный, что допрос окончился. Но ошибся. Арджанов снова задал вопрос:
— Как жил Валий Хасанов в голодные годы?.
— А как ему было жить! Ютился в одной комнате. Она даже хорошенько не отапливалась. А кормился с моей помощью.
— Как так?
— Очень просто. Я часто бывал в городе. Валий-бай давал мне спички, керосин, соль, иногда отрез на платье или бешмет. Я обменивал их среди крестьян на продукты и привозил ему.
Арджанов решил разбить показания Александры Сигизмундовны и потому спросил:
— Пшеничную муку привозили?
— Нет.
— Рис привозили?
— Нет.
— Десять фунтов сливочного масла привозили?
— Нет.
— Чем же питалась семья Хасанова?
— Известно чем — ржаным хлебом с отрубями. От этого он и захворал.
Тогда адвокат обратился к Хасанову:
— Как же вы: сами, питаясь ржаным хлебом, доставали для Ивановых и Салахеева пудами пшеничную муку и десятками фунтов масло и рис? Откуда вы брали для Ивановых дрова в то время, когда ваша семья сидела в нетопленной комнате?
Зал с напряжением ждал ответа. Валий Хасанов медленно поднялся с места и, глядя в упор на судей, стал отвечать. Многие показания Александры Сигизмундовны он свел на нет, преуменьшил их значимость, доказывая, что она из мухи сделала слона.
— Где уж было людей угощать? Сам чуть с голода не умер, — закончил он.
Допрос Низамия, казалось, был окончен.
Шаяхмет возмущался лживыми показаниями Низамия и Хасанова. «Конечно, кулак бая защищает», — думал он и злился, почему ни прокурор, ни судьи не зададут ему одного важного вопроса.
Но как раз в это время один из заседателей остановил уходившего Низамия:
— Скажите, свидетель, сколько денег истратил Валий Хасанов на помилование от царя?
Это был именно тот вопрос, который хотелось задать Шаяхмету, и он еле удержался от аплодисментов. Некоторой части публики этот вопрос показался неуместным, другие, наоборот, сочли его весьма важным. Все с интересом ожидали ответа.
— Я в чужом кармане не считал, — спокойно ответил Низамий, — а сам он как-то говорил, что израсходовал шестьдесят тысяч.
Шаяхмет прикинул в уме, сколько из этой суммы осталось в кармане генерала Чингиса и сколько попало самому Распутину, но, не удовлетворившись своими расчетами, решил расспросить при удобном случае Низамия.