Эту ночь старик провел у Арсланбая. Долго беседовали хозяин и гость. Рассказал Арсланбай о пережитом, о виденном, услышал о распрях, возникавших в Сары-Арка за последние два года.
На следующий день, поев мяса и опьянев от кумыса, Азымбай-эке сказал свое последнее слово:
— Сын мой, поезжай в джайляу Алтын-Куль. Сарманам передай мой салям. Старейшим этого рода донеси мои слова. Каменные горы, как бы ни были крепки, со временем рассыпаются. Широкие озера, многоводные, как море, высыхают. Так же и род Байтюры. Если Танабуга, Кара-Айгыр, Кзыл-Корт, Сарманы замыслят организовать новый союз, лучшие представители народа будут готовы прийти к ним на помощь… Пусть Сарсембай прислушается к моим словам.
Арсланбай ясно понял намек старика. Обрадованный, он ответил:
— Вы, Азым-эке, нашли дорогу в наше джайляу. Род Танабуга всегда желает видеть вас своим гостем.
Они вышли в степь. Лошади стояли оседланные. Уже продев ногу в стремя, старик высказал свою сокровенную жалобу:
— Создатель наделил меня и умом и языком, но бедному нет в этом мире уважения. Положение мое у Байтюры, оскорбление, которое нанесла мне старуха, на много лет сократили мою жизнь. Хоть остаток проведу по-человечески!
Провожающие не поняли слов гостя и с недоумением переглянулись. Азым-эке и Арсланбай сели на коней. Один поехал в Якты-Куль, другой — к своей любимой Карлыгач-Слу.
X
Степь проснулась вместе с алыми лучами восходящего солнца. Джайляу Сарсембая, расположенное около Алтын-Куля, медленно начало оживать.
Первыми зашевелились овцы. С наступлением зари они начинали тихонько блеять. На их голоса, протирая глаза, поднял голову хромой чабан Кучербай.
Природа проснулась. Над озером поднимался легкий белый туман. Лучи восходящего солнца блестели в росе, покрывавшей сочную землю степи.
Но эта картина не тронула усталого сердца старика. На своем веку он видел много белых степных зорь, золотых всходов. И если бы взамен их ему дали лишний час сна, то его разбитые кости могли бы немного отдохнуть. Но это было невозможно. Только вчера бай заметил ему: «Поздно уходишь, рано возвращаешься…»
Кучербай, позевывая, тяжело поднялся, расправил свои онемевшие члены и направился к средней юрте.
Все еще спали. Проснулась одна тукал, исполнявшая все работы по дому. Встав с постели, она оправила растрепавшиеся волосы и сонным голосом сказала чабану:
— Откинь-ка войлок…
Старик вышел наружу и, потянув аркан, свитый из шерсти и конского волоса, откинул верхнюю кошму юрты. Сразу стало светло, и юрта наполнилась свежим воздухом.
Тем временем тукал приготовила для старика все необходимое. Старик плеснул себе на руки несколько капель воды, вытерся грязным полотенцем, съел поданную ему на деревянном блюде густую кузя[37]. После этого он взял маленький кожаный турсук с айраном и вышел из юрты.
Вол, на котором он ездил верхом, был поблизости. Старик отвязал его, положил на спину деревянное седло, старый войлок и, сев на вола, погнал в степь тысячное стадо овец и коз.
После ухода стада тукал подошла к соседней юрте и сердито крикнула:
— Ты жива? Вставай скорей…
Не получив ответа, она вошла внутрь юрты и принялась толкать ногой кого-то лежавшего, прикрывшегося мешком, на войлоке около двери. Это была работница. Она вставала с восходом солнца, доила коров и кобылиц, ставила самовары, ездила на воле за водой к озеру, собирала в степи сухой кизяк, мыла посуду и только после всех, далеко за полночь, ложилась на свою убогую постель.
Под пинками тукал она шевельнулась, раскрыла глаза и, протянув: «И-а-у…», заснула вновь.
Тукал, рассердившись, сдернула с нее мешок. Тут уж работница совсем проснулась и встала на ноги.
— Вода вся вышла, съезди к озеру, — сказала тукал и, взяв кумган, пошла в степь.
От их голосов проснулся работник, спавший на телеге около юрты. Зевнул, потянулся так, что захрустели кости, натянул на ноги старые, сбитые сапоги с широкими голенищами, надел рваный бешмет, подвязался веревкой и, крупно шагая, подошел к телеге, на которой лежал бочонок с водой.
Работница впрягла вола.
— Рука у меня опухла. Вчера кобыла лягнула. Помоги запрячь, — сказала она.
Работник живо запряг вола.
— Ну, поезжай, — и он стегнул вола кнутом.