— Когда дали бешмет?
Хасанов растерялся:
— Точно не помню… Приблизительно в то же время…
Мустафа похолодел. Ему почудилось, что кольцо сомкнулось, что в зале мелькнула тень смерти.
XLVII
Начались прения сторон. Но Мустафа ничего не слышал, ничего не понимал. Недоумевающим взглядом окинул он зал. Плотными рядами сидели рабочие, служащие, ремесленники, красноармейцы. Были здесь и старые знакомые Хасановых и освобожденные от свидетельских обязанностей байраковцы.
Вон в первом ряду, тесно прижавшись друг к другу, сидят Нагима и Айша. За ними примостился Шаяхмет в военной форме. Он ежеминутно что-то шепчет то сестре, то Айше, а те улыбаются. Рядом с ним уселась четвертая жена ишана, кокетка Карима, вместе со своим хромым инвалидом. Оба они внимательно слушают прокурора. В одном из последних рядов ясно выступает крупная фигура Джиганши. Поодаль длинноусый Шенгерей. Он, как и Мустафа, не слушает прокурора, а, вынув из кармана засаленный блокнот, пишет что-то огрызком карандаша. Дописав, оторвал листок и подал его в передний ряд, указав головой на Шаяхмета. Скоро записка достигла курсанта. В ней было написано:
«Дело затягивается. Завтра у меня доклад в военкомате. Боюсь, не успею на пароход. Не раздобудешь ли автомобиль?»
Шаяхмет прочел записку, что-то шепнул сестре и, встав с места, двинулся к двери.
Спустившись вниз, Шаяхмет зашел в телефонную будку и позвонил в ТатЦИК. Оттуда коротко ответили, что все машины заняты. Шаяхмет выругался, не поверил. Решил добиться машины через кого-нибудь. С этим намерением вызвал Василия Петровича.
— Вчера уехал в Москву на пленум ЦК, — был ответ.
К Паларосову и Гайфуллину Шаяхмет не дозвонился. Тогда он позвонил Минлибаеву. Ему сказали, что Минлибаев в завкоме на заседании. Шаяхмет назвал нужный номер. На этот раз ему повезло — к телефону подошел Садык. Он обещал позвонить в ТатЦИК и разузнать. Шаяхмет остался ждать у телефона.
Через пять минут Садык сообщил:
— Машина есть. Вызовите, когда понадобится, по телефону.
— Ишь бюрократы! — возмутился Шаяхмет. — Комсомольцу не дали, а как директор позвонил, живо нашли… В стенгазету их!
Но радость удачи быстро поглотила возмущение.
Шаяхмет вернулся в зал, мимикой объяснил Шенгерею, что дело улажено, и прошел на свое место. Поделился удачей с сестрой и Айшой.
— Спасибо, умник! — улыбнулась Айша.
Мустафа с самого начала следил за происходящим. Из обрывков услышанных фраз он понял, в чем дело.
«Вот ведь — дубины настоящие, а живут что надо! А мы стали пасынками», — зло подумал он.
Повернув случайно голову влево, Мустафа увидел, что в одном с ним ряду, лишь через два стула, сидят Шарафий и метранпаж Гайнетдинов. Мустафу передернуло. Он был готов встать и уйти, но не мог оставить плачущую мать, сидевшую рядом с ним. И потом, есть ли смысл пересаживаться на другое место? Стоит ли бежать? Ведь от них все равно не скроешься. А что говорит прокурор?
— Нужно распутать клубок сложного, запутанного преступления. Нужно осветить его содержание. Здесь смешались кровь и классовая политика, здесь идет борьба капитализма и социализма внутри деревни. Контрреволюционная буржуазия пользуется для своих целей услугами некоторых заблудившихся бедняков.
Что это? Что этим хочет сказать прокурор? Мустафа знал прокурора, слышал немало рассказов о его беспощадности. Говорили, что он в молодости не поладил со своей средой, поругался с ректором и был исключен из университета. После Октября добровольно уехал на фронт. Там получил известие: отец по серьезному политическому обвинению попал в Чека, но участь его могла быть облегчена, если сын поручится за него. Однако сын сказал: «Нет, поручиться не могу. Поступайте как хотите».
Отца расстреляли, а сын с еще большей энергией продолжал бороться против белых. Говорили, что теперь он так же решительно борется с врагами пролетарской революции в залах суда, как некогда боролся с ними на фронте.
Тогда Мустафа не верил этим слухам, смеялся над ними, и только теперь, только здесь, на суде, он понял глубокое значение этих слов. Каким он был на фронте, Мустафа не знал, но здесь он был беспощаден, играл головами, как мячом.
«Я этого не забуду! Я припомню ему!» — метался Мустафа.
Речь прокурора приближалась к концу. Он раскрыл тайные пружины преступления, показал, что основная причина ее покоилась на экономической и политической контрреволюционной основе. Он вскрыл глубокие корни, таящиеся в исторической и социальной почве, и показал их рабочим и крестьянам, наполнявшим зал, а главное — членам суда. Потом, по отдельности проанализировав каждого обвиняемого, остановился на центральной фигуре Хасанова.