Далее Арджанов стал возражать против предложения прокурора.
Преступления он не отрицал. Кровь пролита. Часть ответственности за это ложится на плечи Хасанова. Но ошибочно применять к нему 58-ю статью. Убийство совершено. Это большое преступление. Но в нем нет политического момента. Это лишь несчастный конец взаимных недоразумений. Было бы нелепо доискиваться здесь политических моментов. Поэтому в данном случае нужно применить не 58-ю, а 136-ю статью.
Два часа потратил Арджанов на то, чтобы затушевать политический момент.
Салахеев в начале суда отказался от защиты. Сейчас он заявил, что будет говорить, когда ему предоставят последнее слово.
Прения сторон закончились. Утреннее заседание закрылось.
Вечером начались последние слова обвиняемых.
XLIX
— Мы с Фахри не ладили, всегда спорили, но все же у меня даже случайно не зарождалась мысль об его убийстве. Его кровь пролилась по ошибке. Скрывать не могу, у меня были ошибки, но с момента назначения в «Хзмет» я работал честно, старательно… От судьбы не уйдешь… Но, пока жив, хотелось мне сказать несколько слов…
Голос Хасанова оборвался, на глазах выступили слезы. Не проронив больше ни звука, опустился он на скамью.
После него заговорил Ахми:
— Что же мне сказать? Напоили… Это и погубило… Пугали, что для нас не осталось светлых дней… Нам что! Мы темные, как слепые…
Ахми неожиданно всхлипнул, закрыл лицо руками и громко, жалобно зарыдал.
Ему дали воды, усадили. Постепенно Ахми утих.
Последнее слово Иванова свелось к самобичеванию:
— На моих глазах лежала пелена, остаток прошлого. Эта трагедия помогла мне сбросить ее. Я не прошу ни милости, ни снисхождения. Отдаю себя в руки справедливого суда.
Гимадий очень хотел произнести большую, интересную речь, но не смог подыскать нужных слов, нанизать их как следует.
— Не умею я говорить, — начал он. — Скажу только одно. Был у меня отец. Двадцать лет жил он в Сибири. Он, покойник, рассказывал: «Есть в Сибири дремучие леса. Встречаются в них топи. Покрыты они сочной зеленью, но беда, кто ступит на них! Затянет, засосет топь, и нет тебе спасения. Медленно погружается в топь человек, пока не сомкнется она над головой несчастного». Так и я. Валий пугал меня, говорил, что Фахри выкинет нас на старости лет на улицу. Все мозги иссушил мне! Но все же я не велел Ахми убивать его, а просил только попугать немного. А он спьяна прикончил Фахри… Я спрятал труп в овраг Яманкул, подбросил шкворень, наговорил на Садыка… Так вот засосала меня топь. Если суд ради бедности и невежества простит меня на первый раз, я даю клятву весь остаток своей жизни употребить на пользу Советов.
Умолк старик, понурился. Следом за ним поднялся Салахеев. Он был похож не на обвиняемого, желающего оправдаться перед судом, а на человека, готового ринуться в бой со всем миром.
— Смотри, как распетушился! — подтолкнула Нагима Айшу.
Тем временем Салахеев заговорил:
— У меня вины нет, есть только ошибка. На борьбу Фахри и Валия Хасанова я смотрел как на личную вражду. Я не смог понять, что это есть классовая борьба в деревне. Как-то Фахри мне сказал: «Вернувшись в город, скажи, чтобы эту собаку, лежащую в совхозе, убрали». Я ему ответил: «Сколько есть таких спецов-татар? Или ты их живьем съесть хочешь?» Фахри усмехнулся. «Хорош спец! Надо — так я сам сотню таких наделаю тебе из глины». В городе то же твердили и кочегар и Гайнетдинов. Я всех их победил. Вот эта победа была моей ошибкой.
Далее Салахеев перешел на показания Александры Сигизмундовны:
— Все это чистейшая ложь. Бесстыдная, наглая ложь! Когда в девятнадцатом году я работал в Чека, эта женщина пришла ко мне. Она заливалась слезами, упала передо мной на колени, молила: «Я на все согласна! Сделаю все, что хочешь, только спаси Казимира!» Я прогнал ее. Она пришла снова, снова стала умолять меня, прельщать своей молодостью, красотой. Дала понять, что готова стать моей любовницей. Я сказал ей: «Чека не место, где торгуют женским телом. Если вы еще раз явитесь ко мне с таким предложением, я расстреляю вас рядом с вашим Казимиром». В тот же день я отдал приказ о расстреле ее мужа. Теперь эта змея мстит мне, наговаривает на меня всякие небылицы. Ее отец был прежде юрисконсультом Валия Хасанова. Они были близкими знакомыми. Она погубила Иванова, хочет погубить и меня…