Обиженная байбича черство ответила:
— Если ты ослушаешься мать, если бросишь выбранного нами жениха и поднимешь ссору с его семьей, я не прощу тебе молока, которым вспоила тебя.
На этом разговор оборвался…
Вот об этих неприятностях думала девушка, лежа в одиночестве в юрте, в то время когда степь купалась в солнечных лучах, а в джайляу кипела работа. Услышав слова отца: «Сноха! Видно, Карлыгач-Слу еще не встала. Пойди разбуди ее!», она вздрогнула. Отец всегда ласкал ее, называл нежными именами. Может, он не будет принуждать? Может, пожалеет? Но быть уверенной в этом Карлыгач не могла. Последние дни Сарсембай был чем-то расстроен; казалось, в душе таил на дочь обиду, держался с ней холодно.
«Ума не приложу, как быть!» — металась девушка.
Послышались шаги. Вошла Айбала с засученными рукавами. Она напевала:
Девушка весело расхохоталась и подхватила:
Бедная, некрасивая Айбала была женщиной веселой, жизнерадостной.
— Из тютюнлыка смотрит на тебя светлое солнце. Жаворонки взвились на небо, просят: «Встань, Карлыгач-Слу!» А ты все лежишь? Подымайся скорей! — стала она тормошить девушку.
Они были давнишними подругами.
— Я не одета, не трогай меня, дорогая, — сказала Слу, с наслаждением кутаясь в мягкое одеяло.
Мрачные мысли рассеялись. Но Айбала заметила тень под глазами девушки.
— Любимая, что случилось? Ты похожа на поблекший цветок! — участливо спросила она девушку.
Веселья как не бывало.
— Не спалось мне. Мрачные думы не давали покоя, — отозвалась Слу.
Айбала встревожилась и, перебирая шелковистые черные волосы девушки, рассыпанные по подушке, промолвила:
— Ирке-таем, если простила глупую подругу за вчерашнюю историю с Калтаем, поделись своими думами, открой сердце!
— Разве есть у меня тайна от тебя? Я такая несчастная дочь этой широкой степи, что рассказать — слов не хватит, спеть — песни не хватит, — сказала та и задумалась.
Но Айбала не умела долго предаваться горю. Жизнерадостность взяла верх, и она снова принялась тормошить девушку:
— Брось! Пустое, Колончагым! Растешь в довольстве, счастье, яркой, как звезда, красотой славишься в народе. Чего тебе не хватает?
Осторожненько, еле ощутимым намеком, выразила предположение, нет ли у девушки любимого. Лицо девушки просветлело, глаза засияли.
— Догадлива ты, джингам, — улыбнулась она, полная пробудившейся радости.
Айбала давно догадывалась о романе девушки, но не придавала ему серьезного значения. «Молодое сердце встрепенется и успокоится», — думала она. Вчерашняя история с Калтаем указала ей на глубокую рану, а сегодняшние слова Карлыгач подтверждали догадку.
— Светик мой, понимаю сердце твое, но как бы род Кара-Айгыр не причинил беды…
Это давно беспокоило и девушку, но она не могла совладать с сердцем и не скрыла того от подруги.
— От судьбы не уйдешь, но я поклялась не выходить ни за кого другого, кроме Арслана. И матери сказала: «Если будете неволить, тело мое ищите на дне Алтын-Куля».
Сочувствие девушке взяло верх над страхом:
— Слов нет, Арслан лучший из мужчин. Только обижена я, что ты до сих пор от меня таилась. А если ты и сейчас не расскажешь все как есть, вконец меня разобидишь.
Девушка встала с постели и начала медленно, лениво одеваться.
— Я и так вижу, что ты обиделась. Так уж и быть, слушай, — сказала она и поведала ей тайну, которую хранила целых четыре года.
XII
На большой свадьбе сидели друг против друга удалые джигиты и пригожие девушки. Играли на домбре, шутили, смеялись, пели песни.
Было тогда Карлыгач всего четырнадцать лет, но она была девушкой рослой и на положении равной принимала участие в развлечениях старших по возрасту девушек. Напротив нее сидел джигит из рода Кзыл-Корт, в роскошной одежде, в шапке, расшитой позументами, подпоясанный чеканным поясом. Но сердце девушки молчало, и на похвалы его она отвечала едкими, тут же сочиненными стихами. В это время открылась дверь и вошел какой-то джигит. Навстречу ему поднялся акын и принялся восхвалять его. Девушка посмотрела на пришедшего: ростом высок, строен, черные усики как выведенные, лицо умное, в руке плеть, туго затянут кушаком.
Загорелось молодое сердце. Джигит был незнакомый, спросить о нем постеснялась, заговорить — язык не повернулся. Под конец все же не стерпела, спросила. Ответили: «единственный сын старейшего из рода Танабуга, Магджан-хаджия. Но, прибавили, надежд не возлагай: у него есть невеста, дочь Азымбая из рода Найманов. Красива, как месяц, стройна, как камыш». В широкой степи немало красивых джигитов, пригожих девушек, но разве успокоится этим молодое сердце? Танком ото всех стала искать его.