— Пастух Кучербай принес мне утиные яйца, а сопляк сын Карима украл их, не отдает! — капризно пожаловалась она.
Байбича бросила работу.
— Приведите злодея! Ни днем, ни вечером покоя нет: то яйца, то бабки ворует… До горючих слез доводит мою Гельчечек, собачий сын!
Открылась дверь. Вошла худая, изможденная женщина в рваном платье. Она тащила за ухо мальчугана лет восьми-девяти. Мальчишка был совсем голый, с большим животом, кривоногий; на плоском, как доска, лице, меж черных от грязи щек, чуть выдавался нос. Мальчик орал, как коза, которую ведут на убой. Перешагнув порог, женщина, прямо глядя в лицо байбиче, наклонилась всем корпусом вперед, согнула правое колено так, что оно чуть не коснулось земли, потом поднялась, сделала несколько шагов, снова наклонилась и таким же образом согнула левое колено.
Существовал обычай, по которому женщина, являясь в главную юрту бая к его старшей жене, должна была проделать в знак уважения этот церемониал.
Покончив с поклонами, женщина испуганным голосом стала доказывать свою непричастность к поступку сына:
— Слов моих не слушаем срамит меня перед вами…
Мальчуган не переставал реветь. Полный страха за свое сокровище, он крепко зажал между ног рваный каляпуш.
— Я у нее яиц не отбирал… Сам собрал у озера в камышах, — твердил он.
Но своевольная дочь бая Гельчечек и не думала отступаться от своей жертвы. Она схватила плеть со свинцовым шариком на конце и замахнулась на мальчика.
— Не отдашь — отхлещу по лицу!
Голый грязный мальчишка завизжал пуще прежнего, бросил каляпуш и выбежал вон.
Гельчечек, обрадованная, взяла яйца, а драный каляпуш выкинула за дверь.
Следом за сыном ушла и женщина.
Байбича заперла сундук и позвала Айбалу. Вчера ей сообщили о тяжелой болезни старухи соседки. Больная хотела видеть байбичу. Бикя велела Айбале налить в маленький турсук кумыса, взяла небольшой круг колбасы и кусок копченой холки и пошла на край аула навестить больную. Айбала, проводив бикя, вновь присоединилась к женщинам, валявшим войлок.
Солнце было уже высоко. День становился все жарче и жарче. Воздух в безлесной, ровной, без больших водоемов степи жег немилосердно. От этого сухого, безветренного зноя в разных концах степи серебряными волнами колыхалось марево. Нетерпеливые животные стали возвращаться к джайляу. Яловые кобылицы, годовалые бычки, задрав хвосты, неслись к озеру. Овцы, измученные жарой и мухами, тыкались носами в землю, чихали и спешили в кутан. Следом за ними хромал усталый чабан. Работник, Айбала, тукал, старухи снова закружились вокруг скота. Солнце приближалось к зениту. Зной становился нестерпимым.
XVI
Карлыгач, истомленная жарой, усталая и разгоряченная играми, вошла в белую юрту, закрыла тютюнлык, подняла кошмы с теневой стороны. В юрте стало немного прохладнее. Карлыгач хотела приняться за рукоделие, но в это время в юрту вошла сияющая Айбала и кинулась целовать девушку.
— Дорогая, не пожалей подарка, любимый приехал!
— Большого подарка у меня нет, новое белое платье будет твоим, — уже на ходу кинула Карлыгач.
Айбала сказала правду: позади большой юрты, мотая головой, стоял потный от бега иноходец. Около него стояли тукал, полоумная старуха и несколько женщин. Им, играя плеткой, что-то со смехом рассказывал стройный джигит с блестящими черными волосами, крутым, высоким лбом, черными, как нарисованными, усами, подпоясанный поверх пестрой одежды золоченым поясом, в шапке, расшитой позументом. У девушки екнуло сердце: Айбала забеспокоилась, как бы Карлыгач-Слу не выдала себя перед сплетницами-старухами. Но девушка быстро взяла себя в руки, замедлила шаг, радостно улыбнулась и голосом, полным любви, молвила:
— Да будет светел путь моему любимому, за черный навет о белом царе сосланному из степи. Род казахский с нетерпением ждал тебя и лил о тебе слезы.
Гость, не выпуская ее рук, не отрывая от нее взора, ответил:
— Не знаю, вспоминал ли казахский род своего сосланного сына, но Арсланбай немало тосковал на чужбине, думая о золотых днях этих джайляу.
Смуглое личико Карлыгач-Слу вспыхнуло радостью. Не задумываясь, она открыто улыбнулась любимому:
— Пусть мой гость не беспокоится, все в добром здоровье. Над лебедями Алтын-Куля долго кружились ястребы, но бог помиловал.
Этот намек понял не только джигит, поняли и все остальные.
Осторожная Айбала со смехом перевела разговор на другую тему:
— Видно, чужбина пошла джигиту на пользу — при отъезде наш Арсланбай был еще мальчиком, а за два года стал настоящим молодцом.