Но что делать, с кем посоветоваться? Пока молодуха стояла в раздумье, открылась дверь средней юрты и оттуда в накинутом на плечи кепе[16] вышел мужчина. При свете луны лицо его было отчетливо видно. Этот казах с блестящими черными волосами был мужем Айбалы.
Она поспешила к нему.
— Остановись, милый!
Казах игриво обнял ее за талию.
— Создатель дал мне отличную жену. Ты за мной пришла? Вот поем мяса и вернусь.
Айбала оттолкнула его.
— Оставь, шутить не время! У меня голова кругом идет!
Она рассказала ему о случившемся.
— Карлыгач-Слу не хочет принять жениха. Джигит обещал мне отрез на платье и ярку. Что мне теперь делать? Посоветуй.
— Да пусть возьмет сухотка и его самого и его обещания! — казах махнул рукой. — Не люблю я вашего Калтая: идет — уставится в землю, как свинья. Жалко мне Карлыгач-Слу, — закончил он и двинулся дальше.
Айбала испуганно схватила его за руку.
— Да будет проклята твоя мать! Что ты говоришь? А шестнадцать лет сватовства? А разве не взял Сарсембай калыма и не готовятся они через два месяца отправить дочь в дом мужа?
Тукал, хлопотавшая у котла, понесла в юрту полное блюдо мяса. Увидя это, казах не пожелал терять времени.
— Оставь меня: видишь, внесли мясо, — сказал он и, забыв, зачем выходил, вернулся в юрту.
Айбала никак не могла найти выход из положения. Она медленно направилась к своей юрте, около которой привязанный Байчубар рыл копытами землю.
Гость ждал, полулежа на подушке в передней половине юрты, играя плеткой и насвистывая от нетерпения.
Айбала собралась с духом, заставила себя улыбнуться и рассказала выдуманную историю:
— Сношеньку свою можешь бранить как хочешь, но, колончагым, вина не только моя. Карлыгач-Слу сегодня вечером принять тебя не может. Она велела передать: «Пусть милый не обижается, сильно занемогла я».
Джигит сорвался с места. В глазах помутилось. Лицо стало злым. Возмущенный таким оскорблением, он не мог вымолвить ни слова. В памяти всплыли слухи, услужливо передаваемые ему старыми сплетницами. Злые языки утверждали, что между его суженой и Арсланбаем из рода Тана-Буга завязалась любовь.
Арсланбая два года тому назад сослали за «наветы на белого царя». После его ссылки Калтай было успокоился. Теперь же, хотя Калтай и не знал еще, что Арсланбай вернулся два дня тому назад, слова молодухи вызвали в памяти этот страшный образ. В болезнь девушки Калтай, конечно, не поверил.
Но в чужом доме он был бессилен. Он лишь туже затянул кушак, надел свою островерхую шапку, взял в руки плетку и шагнул к выходу. Айбале протянул двугривенный.
По небу бродили тучи. Луна то скрывалась, то показывалась, будто улыбаясь, как пригожая девушка. Байчубар встретил хозяина тихим ржаньем, натянув поводья, повернулся к нему. Но обозленный Калтай не приласкал, как всегда, любимца. Он, грубо дернув поводья, отвязал коня, перекинул повод и, подтянув подпругу, продел ногу в стремя. Молодуха, вышедшая проводить гостя, растерялась и стояла молча.
Джигит вскочил на коня и глухим, сдавленным голосом сказал:
— Будьте здоровы. Передайте слова мои: «Наш род Кара-Айгыр сумеет посчитаться с дурной Слу, родившейся от хорошего отца».
Конь от нетерпения перебирал ногами.
Айбала ласково увещевала Калтая:
— Дорогой мой джигит, что ты говоришь? Болезнь Слу не бесконечна.
Байчубар не выдержал, — рванувшись, он вынес джигита с берега Алтын-Куля в широкую степь.
Луна зашла за тучи. Силуэт гостя быстро исчез в темноте. Некоторое время слышался стук копыт, но скоро и он замолк.
Айбала испугалась не на шутку. У нее не хватило сил хранить одной эту тайну, сердце рвалось к байбиче. Но что сказать ей? Ведь, по обычаю, родители девушки не должны знать о посещениях ее джигитом, а если и заметят их, то должны сделать вид, будто ничего не знают. Если и рассказать о случившемся Алтын-Чач-бикя, она скажет только: «Ты выросла среди казахов, стала матерью двух детей, как не постыдилась ты прийти ко мне с такими речами?!»
Но другого выхода не было. Слова джигита, сказанные перед отъездом, были угрозой. Женщина решилась: «Иного выхода нет. Обругает — стерплю. А может, и не обругает, может, и поблагодарит за предупреждение». Не дожидаясь возвращения мужа, направилась она к белой юрте, решив открыть байбиче тайну.
III
Иль-агасы[17] Байтюра лежал на смертном одре. Но старое сердце, столько лет жившее родовыми распрями, и острый ум еще работали. Много думал он о будущем Найманов и Дюрткара, ожидающем их после его смерти. Было ясно — враг поднимает голову. После долгого раздумья Байтюра пришел к мысли пригласить аксакала Биремджана и добиться от него прощения.