— Не пойдет она за бедняка. Лучше не думать, — твердил он.
Как-то вечером, проходя по улице с толпой товарищей, он спел под окном Айши:
Девушка поняла, в чей огород метит парень. В тот же день пошла к соседке, хранительнице тайн, и велела передать Фахри:
— Лежит к нему мое сердце, а поговорить негде. Пусть сегодня ночью придет к стогу сена, что стоит за двором.
Парень не знал, верить или нет.
— Не будет играть со мной, коли жизнь мила, — сказал он и решил проверить девушку.
Долго не заходило солнце, долго не засыпали старики, не утихала деревня. Наконец взял Фахри в руку тяжелую дубинку — защитницу от притаившихся врагов — и осторожно зашагал к стогу.
Глядит — сидит Айша, а рядом с ней давешняя соседка.
Заколотилось сердце в груди, забыл все на свете. То ли миловались да целовались всю ночь, то ли одну минутку.
С той ночи начались встречи, поцелуи. Вместе с ними поползли по деревне слухи, сплетни, посыпались на Айшу упреки:
— Род срамишь! Иль боялась, что равного себе не сыщешь?
Но слова не действовали. Тогда посыпались тумаки. Да разве могут они образумить горячее сердце!
Айша не послушалась советов, не побоялась тумаков, не устыдилась сплетен. Сама уговорила любимого послать к отцу сватов. Эту роль взял на себя Джиганша-бабай.
— Не в силах мы нынче справить свадьбу, — получил он туманный ответ.
Но парень с девушкой не успокоились. Вскоре к отцу Айши пришел второй сват. Получив отказ, он не выдержал и сказал:
— Напрасно противишься. Нынешние дети не мы. Сговорятся между собой, покончат дело, тогда захочешь укусить локоть, да не достанешь.
Вскипел отец Айши и крикнул вне себя от гнева:
— Ты передай этой нищей собаке, что моя сука еще не ощенилась и нет у меня щенка, чтобы отдать ему! Слышишь? Так и скажи!
Узнав об ответе отца, Айша почувствовала, будто ей развязали крылья. В тот же день известила Фахри о случившемся и в ту же ночь в одном платье, лаптях, покрывшись платком, убежала к нему.
…Всего этого Айша Паларосову не рассказала и на его вопрос лишь ответила:
— Нет, меня насильно не выдали. Я вышла за Фахри против воли родителей.
Не рассказала она и о том, как после отъезда Фахри на фронт исполняла всю мужскую работу по хозяйству — пахала, сеяла, косила, ездила в лес за дровами. И только на одном случае остановилась более подробно: она работала членом сельсовета, работала активно, и ее выбрали делегатом на съезд в город. Там она сидела в президиуме, выступила с речью о недочетах работы кооперации, о проделках кулаков. Выступление понравилось. В газетах появился ее портрет. На этом съезде ее выбрали делегатом в Москву. Айша почувствовала почву под ногами, выросло стремление работать не покладая рук, но работать не удалось. Злые языки воспользовались ее отказом и затрезвонили: «Это Фахри не разрешил ей. Сказал: «Выбирай — либо я, либо совет. Если пойдешь в совет, домой не возвращайся». Вот Айша и отказалась».
— Так ли это было? Действительно ли вам запретил работать Фахри? — в упор спросил Паларосов.
— Нет, что вы! — ответила Айша. — Беременна я тогда была. На четвертом месяце. Как же могла взяться за такую ответственную работу?
Айша подписала протокол и вышла из избы. Паларосов, высунувшись в окно, сказал Петрову:
— Введите Гималетдина Бикмурзина.
VI
— Расскажите, что знаете об убийстве Фахретдина Гильманова.
Неожиданные слова следователя не смутили вошедшего — худощавого, низенького старика с чуть косыми глазами и небольшой козлиной бородкой. Осторожно переступая по чистым половицам, он подошел к столу, бросил быстрый взгляд на портфель и молча уселся на скамейку.
Паларосов повторил вопрос по-русски.
Не получив ответа и на этот раз, он внимательно посмотрел на старика и спросил:
— Чего молчишь?
— А чего говорить-то! Известное дело, кочегар убил.
Такой ответ удивил следователя. Он впился взглядом в Гимадия.
— Какой кочегар?
— Как какой? Известно, ваш городской. Бандит он. Вон и тогда застрелил ни в чем не повинного Абдуллу. Я еще утром сказал Айше: подозреваю, мол, кочегара… А меня обругали, как собаку… Родственник он байраковским.
Паларосов не сводил с него глаз.
— Какое же вы имеете подозрение?
— А как же! Прошло три дня и три ночи, как пропал Фахри, и зародилось в моей душе сомнение. Ни есть, ни пить не могу. Думаю я: выпили они, а оба характерные, ну, думаю, и подрались и стукнули друг друга чем попало. Ведь они всю жизнь точили зубы один на другого…