Поняв, что ее не тронули, бесконечно обрадованная, Зифа побежала что есть мочи домой.
— На, жри, подавись! На смерть меня послала, да просчиталась! — вне себя крикнула Зифа, бросив в лицо снохе квитанцию.
Потом, совершенно обессилев, зарыдала. Всем стало жаль старуху. Сноха вскипятила самовар, отрезала кусок хлеба. Успокоившись, согревшись горячим чаем, Зифа долго, подробно рассказывала о пережитом.
С большим трудом Камалий разобрал надпись на квитанциях: «Заградительный отряд». Остальное, написанное от руки, он не понял.
XXIII
Воспоминания о пережитом ужасе не покидали Зифу, не поблекли со временем. Страх, прочно гнездившийся в ее сердце, был причиной ее первоначального отказа Мариам-бикя. Когда же ей все-таки пришлось поехать в совхоз, она не знала там ни одной спокойной минуты.
Сегодняшний приезд Низамия в совхоз, ссора Фахри с Валий-баем растревожили Зифу. В ушах явственно прозвучал такбир. Человек, шедший рядом с муллой и визгливым голосом провозглашавший слова молитвы, принял облик Гимадия. С тех пор прошло несколько лет, многие лица стерлись в памяти, но голос Гимадия, его внешность не забылись. А Шенгерей? Не видела ли его Зифа в толпе, окружившей штаб? Все это куда ни шло, но как же ожил комсомолец, которого на ее глазах восставшие растерзали, а затем привязали к аркану и сытый жеребец волочил его тело по улице? Не он ли работает в совхозе трактористом? Перед убийством Фахри к Валий-баю приезжал какой-то дау-мулла, как две капли воды похожий на хазрета, провозглашавшего тогда такбир. И борода и голос его. Или это брат того? Почему он так часто гостит у Валий-бая? Как попал сюда Низамий? Ведь человек с винтовкой повел его на расстрел. Может, он убежал? Может, это вовсе не Низамий, а просто похожий на него человек? Зачем в таком случае у них одинаковое имя? И походка та же, и разговор. Только, пожалуй, он теперь немного растолстел и волосы поседели. Хотя и в этом нет ничего удивительного. Ведь годы-то идут, он мог измениться. Но как он попал сюда? Как его не расстреляли?
Вереница мыслей теснилась в голове Зифы, не давая покоя. Не с кем ей поделиться думами, некого расспросить.
XXIV
Ох, и надоели же они Зифе! Где только не встретятся, тут и начинают спорить. У тракториста Шаяхмета язык острый, как бритва. А уж до чего спорить любит! Говорят, он человек ученый. Посылали его в город, и он в два месяца постиг там всю науку. Теперь одним пальцем управляет трактором. Повернет в одну сторону — трактор остановится, повернет в другую — снова пойдет. Не успеешь мигнуть — разберет все по винтикам и тут же сложит, как прежде. Шаяхмет уверяет, что нет ни бога, ни черта, ни рая, ни ада. Вот этот безбожник заспорил как-то с Гимадием. Остальные будто только этого и ждали. Фахри стал на сторону Шаяхмета, а Низамий — на сторону Гимадия. И пошло, и пошло… Едва произнесли слова: «Артель! Коммуна!», будто сухую солому подожгли — вспыхнул жаркий спор.
Зифа испугалась, бросила работу и приникла к окну. Заметив среди спорящих засаленную одежду Низамия, вздрогнула.
— Тьфу, негодный! И что только ему нужно? Везде суется…
— Вот Низамий идет! — крикнул Шаяхмет. — Иль в коммуну записаться задумал? Ведь председателем артели Фахрия утвердили.
Крестьяне усмехнулись.
— Низамий войдет в коммуну, когда на осине созреют яблоки!
— И тогда не пойдет. Скажет: «Я не осина».
— Где уж нам в коммуну записываться! — отозвался Низамий. — Оттуда улизнут и те, кто раньше моего записался.
— Пустой ты человек!
— Зачем пустой? Я вот Шаяхмета уму-разуму научить хочу.
Снова все расхохотались.
— Попробуй!
— Нашел дело!
— Давай поспорим! Я принесу покаяние или ты?! — воскликнул Шаяхмет.
— Зачем спорить! Ты лучше спроси у Фахри, он тебе скажет, во сколько месяцев они под видом коммуны проели все хозяйство фон Келлера.
Это уж всегда так: где бы речь ни заходила о коммуне или колхозе, обязательно задевали коммуну «Уртак».
Помещик фон Келлер был обрусевшим немцем. В 1918 году, испугавшись революции, он бежал. Земли его разделили между окрестными деревнями, а в усадьбе организовали татарскую коммуну «Уртак». Но из-за неопытности коммунаров и отъезда организаторов на фронт коммуна испытала немало несчастий.
Не успела коммуна как следует оформиться, Фахри с акташевским отрядом ушел воевать против чехов. Следом за ним ушел оправившийся от раны Шенгерей. Умчались бить врага оба сына Джиганши. Оставшиеся члены коммуны затеяли бесконечные споры и ссоры. Богачи, муллы соседних деревень приложили все силы к тому, чтобы развалить коммуну. Коноводом всяких дрязг была жена Шенгерея Рагия, женщина взбалмошная, нервная. В пылу ссоры она вышибла глаз одной женщине да вырвала клок волос у другой, желавшей их разнять. Потом, собрав пожитки, с воплями убежала в деревню к своему брату. В ту же ночь от удара молнии сгорели все постройки усадьбы. На месте обширного дома остались одни головни да высокие трубы.