Большинство мужчин находились на фронте. Заняться стройкой было некому. Коммуна распалась. Коммунарам не оставалось ничего иного, как вернуться в деревню и поселиться у родственников. Враги открыто радовались такому концу и злобно шептали:
— Это не молния сожгла, а бог покарал!
С тех пор прошло много лет, но печальный конец коммуны не был забыт. При каждом удобном случае враги напоминали о нем. Не удержался от насмешки и Низамий, но Шаяхмет не смутился.
— Что это ты все об «Уртаке» говоришь? Не доконал еще? — сердито сказал молчавший до сих пор Фахри.
— Доконать-то нечего, вы до нас доконали, — ответил Низамий и, довольный своей остротой, затрясся от смеха.
Фахри вскочил как ужаленный.
— Как тебе не стыдно! Разве мы ее доконали?
— А то кто? Не мы же?
Фахри обуяла злоба. Присутствующие ждали, что он бросится на Низамия. Но Фахри сдержался и только, рассекая рукой воздух, воскликнул:
— Вы ее доконали, вы! Воспользовались тем, что мы были на фронте. Стоя в сторонке, вы ее разрушили. Ваша рука-там блудила.
— Ты думаешь, они не знают? Шила в мешке не утаишь, — вмешался Шаяхмет.
— Чего орешь? Говори прямо! Не петушись!
— Вот и говорю… Рагия-апа больной человек. Кто подзуживал ее? Попробуй размотай клубок — увидишь, где конец спрятан.
— Где? Где?
Рагия цепляется за своего брата Акбера. Акбер за Ситдика, Ситдик — за Низамия, Низамий — за самого Валий-бая. А уж за кого цепляется Валий-бай, за могилу Колчака или за эмигрантов, тебе лучше знать…
Будто бомба разорвалась под ногами. На висках Низамия вздулись жилы, на лбу выступил холодный пот. Дрожа от злобы, крикнул он:
— Ты чего зря болтаешь? Чего болтаешь? Говори, сопляк!
— Не волнуйся, я знаю, что говорю.
— А, знаешь! Ты знаешь, а Совет не знает? Почему Валия Хасанова назначили заведующим совхозом? Почему Низамия выбрали в сельсовет, в кооператив? Не по росту прыгнул, браток! Я завтра же сообщу о тебе в ячейку. Там тебя тряхнут!
Спор разгорелся нешуточный. Все кричали, пытались что-то доказать, размахивая руками. Дело чуть не дошло до настоящей драки. Наконец Гимадию удалось перекричать спорящих:
— Ну ладно, пусть будет по-твоему, пусть коммуна хороша. Зачем же в городе не живут коммуной? Скажи, почему в городе нет коммуны, а?
Такой вопрос застал Шаяхмета врасплох. Он сразу не нашелся что ответить, а Гимадий продолжал:
— Как что — так хвалятся: «Каменный город, всем городам город!» Почему же здесь не хвалятся? Почему его здесь в пример не ставят?
— Очень даже ставят!
— Как же, держи карман!
— Будто не знаешь. Есть у нас города — Москва, Казань?
— Есть!
— Есть там пролетарии, работавшие вместе с Лениным?
— Есть.
— Учил их Ленин правильной жизни?
— Учил.
— Есть авангард партии и Советов?
— Ну, есть.
— Теперь, скажем, как они живут — коммуной или врозь?
Низамий, молча слушавший этот разговор, снова оживился, громко расхохотался и воскликнул:
— Ловко поддел, Гимадий-абзы! Ловко!
— Нет, ты мне сам скажи: коммуной они живут или не коммуной? — повторил Гимадий.
— Ты хвостом не крути! Слышал, наверно? Есть в Петрограде Путиловский завод. Тракторы делает. Там работает более десяти тысяч рабочих. Работают сообща, вместе. А наши крестьяне как? Имеет он поломанный плуг, хромую кобылу и под видом самостоятельной жизни попусту тратит силы.
— Ты, братец, на вопрос прямо отвечай, — снова вмешался Низамий. — А то «завод», «десять тысяч рабочих!» Чего тут удивительного? И при Николае тысячи рабочих вместе работали. Что они вместе работают, это мы знаем. А ты мне скажи — вместе ли они живут, общий ли у них котел или каждый имеет отдельную квартиру, комнату, самовар, стол? Вот ведь в чем вопрос.
— Ты коллективную работу с коллективной жизнью не смешивай, — ответил Шаяхмет.
— Ты умный мужик, — обратился Низамий к Фахри, — и на Путиловском заводе был. Скажи прямо — так, мол, дело не выходит, нам, мол, нужно теперешнее уничтожить, создать новое, артели, колхозы, коммуны…