Разве не похож Фахри на этого юродивого? Нет, нет! И похож и не похож… Нет, совсем не похож. Тот был в чалме, чапане, все время шептал молитвы, призывал людей к послушанию божьему, и звали его святым, юродивым. А этот? Этот высокого роста, с мозолистыми руками, без единой искры веры в глазах. Смотрит строго. На ногах сапоги, в руках газета, на языке слова богохульные — вечно о коммуне да артели твердит. Нет, не похож он на юродивого. Тот святой, а этот пес лающий.
XXV
Раньше всех весть об окровавленном бешмете достигла пристани и оттуда, ширясь и разбухая, поползла по всему берегу Волги. В тот же день о бешмете узнали в Байраке, а оттуда, узкой тропой, новость докатилась и до совхоза «Хзмет».
Эта весть свалилась на голову Зифы как снежный ком. Всю жизнь жил в ней страх перед кровью, смертью. Волнения, пережитые при поездке в деревню за продуктами, превратили этот страх в какую-то болезнь.
А слух все рос и рос. Жил Фахри, пламенно уговаривал крестьян, жарко ругался с Низамием и Валием. Теперь нашли окровавленный бешмет бая. Говорят, эта кровь — кровь Фахри. Арестовали Валия, Гимадия, Ахмия, заперли их под замок, поставили стражу.
Чуяло сердце старухи: не зря отказывалась от поездки сюда. Сноха, змея, настояла. Привыкнешь, дескать, полюбишь. Нет, не привыкла, не полюбила, только об отъезде и мечтала, дни и ночи просила бога вырвать ее из омута. Весть об окровавленном бешмете окончательно доконала старуху.
— Нет, голубушка, не уговоришь! Ни минуты больше не останусь! — шептала себе под нос Зифа.
Страх придал ей решимости. Живо сложила свои пожитки, увязала узлы и торопливо вышла во двор. Дойдя до ворот, остановилась, вынула из кармана маленький сверток. В нем лежали амулеты — щепотка соли, корочка хлеба, ветхая тряпочка, два волоса: один белый, другой черный, четыре ногтя с правой руки, четыре ногтя с левой ноги.
Шепча молитву, Зифа осторожно пробралась к восточному углу дома и быстро закопала сверток в землю. Сровняв ямку, она семь раз плюнула на нее и, не оглядываясь, побежала в сторону Байрака.
Старуха слышала, что туда приехал секретарь волкома Шакир Рамазанов. Она торопилась застать его и выложить, перед ним все «грехи».
Ей посчастливилось. Шакир стоял на улице, около телеги, в компании двух мужчин. Зифа подбежала к нему и с криком: «На, на, забирай!» — стала выкидывать из мешка всякую всячину, приговаривая:
— Вот старая шаль… Велел богу помолиться… Вот атласный камзол. Мариам-бикя сорок лет носила, а потом мне дала. Подарок! Вот еще… Провалиться им в тартарары!
У ног секретаря образовалась целая куча всякого тряпья. Рамазанов постарался успокоить старуху:
— Что случилось? Толком расскажи, бабушка! Зачем все это мне под ноги бросаешь?
Зифа уставилась на него обезумевшими глазами.
— Кому же другому, как не тебе? Ведь ты большой человек.
Детвора окружила старуху. Мальчишки нацепили тряпье на палки и с визгом закрутили их в воздухе. Лошадь, испуганная необычайным шумом, метнулась в сторону, чуть не повалив телегу. Раздался хохот. Но старухе было не до смеха. Путаясь, запинаясь, рассказала она о пережитом, раскрыла всю подноготную жизни совхоза, со слезами на глазах кляла сноху, кинувшую ее в тот омут.
Рассказ Зифы сводился к следующему:
Неделю тому назад придурковатый Ахми, всегда жаловавшийся на отсутствие денег, дал старухе на хранение двадцать рублей. В ночь исчезновения Фахри Гимадия всю ночь не было в совхозе. Вернулся он усталый только на заре. Утром обнаружилась пропажа железного шкворня. Пришлось приспособить к телеге деревянный.
Все это было ново. Рамазанов, посоветовавшись с Шенгереем, решил немедленно отправить старуху в город на допрос.
— Сколько раз допрашивали тебя, бабушка? Почему ты не рассказала этого Паларосову? — спросил он.
Старуха испугалась, стала раскаиваться в своей болтливости.
«На свою голову, видно, наговорила. Пропаду теперь», — подумала она и, чуть не плача, пробормотала:
— Стара я сынок, память у меня слабая, ум затуманился…
И вдруг, оживившись, торопливо заговорила:
— Он, наверно, подарками рот мне заткнуть хотел: дескать, пусть молчит, ничего не видит. Надавал всякого тряпья. Не нужно оно мне! Вот они, все подарки бая! Больше у меня ничего нет!
— Бабушка, что делал на последней неделе Ахми? — перебил Шенгерей.
— А что же ему делать-то, голубчик? Пил да пил! И днем и вечером пил.
— Откуда деньги брал?