На обратном пути из Акташева повстречался Джиганша со стариком кряшеном[87]. Они разговорились. Кряшен рассказал, что видел Садыка около столетнего дуба, и прибавил:
— Садык пошел в Байрак, а я отвез Фахри в совхоз.
Это было совершенно новым и очень важным показанием. Джиганша уцепился за кряшена.
— Садык — наш парень, освободить надо. Тебя допросят.
— Пускай допрашивают, только вот дорожные расходы… — заметил кряшен.
В довершение всего ребята сделали большое открытие. Во время игры они увидели, как Гимадий, озираясь по сторонам, поднял с земли шкворень и засунул его в рукав. Дети, увлеченные игрой, совсем забыли об этом случае и только теперь, слыша постоянно «шкворень», вспомнили про него. Все три группы свидетелей имели большое значение для расследования преступления и освобождения Садыка.
По вызову Паларосова Айша, взяв с собой двух пионеров, старика кряшена и двух крестьян, знающих историю со шрамом, поехала в город. Там их всех допросили…
Пока Айша рассказывала об этом, самовар вскипел. Айша принялась разливать чай. Вспомнив о чем-то, она встала из-за стола, достала с полки запечатанное письмо.
— Кажется, тебе, Шакир? Шарафий дал.
В письме, кроме новостей, уже рассказанных Айшой, имелись еще и другие. Шарафий писал, что в преступлении оказались замешанными Иванов, Салахеев и какая-то женщина, находившаяся с ними в связи. Кроме них, Шарафий писал о четвертой жене Абдуллы-ишана, которая добровольно вмешалась в это дело.
Об этих женщинах Айша что-то слышала. Потчуя гостей чаем, она рассказала им что знала:
— Удивительная женщина эта самая Александра Сигизмундовна. Рассказать — так не поверят. Муж ее был офицером, впоследствии расстрелян, после чего она закрутила с Валий-баем, а потом с его сыном Мустафой. Надоело ей, видно, жить в любовницах — вышла замуж за Иванова. Все подарки и приношения Иванову Валий-бай передавал через эту женщину.
Четвертую жену ишана, Кариму, Шенгерей знал. Он перевел разговор на нее.
— О четырех женах ишана много интересного рассказывает Шарафий, — заметила Айша. — Самая старшая из них уже старуха. Ей был отведен отдельный дом, где она жила, молилась богу да перебирала четки. Ишан навещал ее каждые четыре дня и проводил одну ночь. Вторая и третья жены круглые сутки работали. В их руках было сосредоточено ведение всего хозяйства. Каждая из них имела по отдельному дому. Четвертая жена была самой молодой и любимой. Ее дом стоял в саду, среди зелени. Она ничего не делала, а только наряжалась да прихорашивалась. Характер у нее упрямый, своевольный. Ишан женился на ней в русско-германскую войну. Она была единственной дочерью одного из его бедных мюридов[88]. Когда ишан заслал сватов, она сказала: «Когда-то парни вернутся с войны, да и вернутся ли?» — и согласилась стать четвертой женой ишана. После ее вселения жизнь в доме ишана превратилась в сущий ад. Младшая целыми днями ругалась со старшими женами, не желая отпускать к ним ишана. «Вы достаточно пожили, — кричала она, — будет с вас! Остальное — мне!»
Этого ишана расстреляли. Четвертая жена его будто бы тогда же сказала: «Где человек, расстрелявший его? Я бы ему ноги облобызала».
На следующий же день после сорочин[89] по покойному ишану она вышла замуж за хромого инвалида, работавшего в волости. Женщины смеялись над ней, спрашивали: «Или думала, что мужчин не станет? Чего хорошего нашла в хромом?» Но она не смутилась и заявила: «Пусть хромает. Мне его ноги не нужны». Узнав об аресте Садыка, женщина совсем обезумела, стала приставать к мужу: «Этот человек меня из ада вырвал. Я должна спасти его». Ей удалось уломать мужа, и он повез ее в город к Паларосову. Она потребовала допросить их обоих.
За разговорами не заметили, как остыл самовар. Беседовали много, долго.
— Иногда и у нас бури разыгрываются… Перед беспартийными неловко становится, — с улыбкой обратилась Айша к Шакиру.
Шакир не понял, а Шенгерей сказал Айше с упреком:
— Не следовало бы сор из избы выносить!
Затем обратился к секретарю:
— Посоветоваться с тобой надо. Моя жена со времен коммуны «Уртак» совсем захворала. Слышать не может этого слова.
— А что?
— Ругается, кричит как одержимая. А когда покойный Фахри задумал организовать артель, совсем из себя вышла. Сказать стыдно — всю ночь мечется, а днем со мной ругается, вещи колотит и вопит: «Убей, зарежь — в коммуну не пойду!» Я объясняю, что это не коммуна, а артель, что мы никуда не уйдем, будем жить здесь же, только работать будем сообща. Так нет, не понимает. Вчера вовсе удивила меня. Смотрю, собрала вещи, захватила детей и выходит из избы. «Куда?» — спрашиваю. «К брату». — «Зачем?» — «Ты же в коммуну записался, ну, я развожусь с тобой». Что делать? Ведь больной человек. Вернул я ее, стал уговаривать, а она и слышать ничего не хочет, кричит, ругается. Айша на это и намекает. Ты мне посоветуй, как быть, — закончил Шенгерей, переводя недоуменный взгляд с Шакира на Айшу.