– Бесс, прекрати понукать. Быстрее я не могу.
Девушка тяжело вздохнула.
– Лучше пусти меня наверх, если тебе работа слишком досаждает.
Энн прошла мимо, неся еще одну наполненную корзину.
– Оставь его. Брат не станет работать быстрее, если будешь его пилить.
Бесс открыла рот, собираясь возмутиться тем, с чем ее просили смириться, когда Томас без предупреждения шумно упал рядом с ней. Он молча ударился оземь. На мгновение Бесс так оторопела, что не могла двинуться, но потом крик Маргарет привел ее в чувство.
– Томас?
Бесс склонилась над братом. Она повторяла его имя, но он не шевелился. Энн рванулась к нему.
– Томас! Пустите меня. Маргарет, детка, уйди с дороги. Сынок?!
Она опустилась рядом с ним на колени. Мальчик наконец застонал и открыл глаза. Вся семья с облегчением выдохнула.
– Как я тут оказался? – спросил Томас, пытаясь подняться.
– Тише! Лежи спокойно, – сказала Энн, гладя его лоб.
Она поморщилась и отняла руку, словно обожглась о кожу. Взглянула на Джона.
– У него лихорадка.
– Из-за этого он и упал?
Энн кивнула.
– Помоги мне отвести его домой.
Томаса бережно подняли на ноги, уложив руки на плечи родителей, и понесли в дом. Бесс хотела пойти следом, но Энн, обернувшись, велела:
– Помоги Маргарет собрать падалицу. Приходите, когда закончите.
Бесс вскинулась от того, как ее оставили в стороне. Она хотела помочь, хотела позаботиться о Томасе, а не оставаться в саду. Но она знала, что нужно доделать работу. И, что важнее, нельзя, чтобы Маргарет испугалась. Нужно делать, что велели, а за братом она сможет ходить в свою очередь, – позже.
Томасу соорудили в общей комнате низкую лежанку, чтобы ему было тепло от огня. Когда сгустились сумерки и Бесс наконец привела Маргарет домой, то, как выглядел брат, ее встревожило. За несколько часов он превратился из бледного, но сильного молодого человека в покрытого испариной, измученного жаром мальчика с хриплым дыханием и тусклыми глазами. Бесс сменила мать и стала бережно промокать его лицо. Энн добавила в воду несколько капель розового масла, но они не могли скрыть все усиливавшийся запах разгоряченного тела бедного Томаса. Несмотря на огонь, который, казалось, бушевал в нем, брат дрожал и стонал от боли в конечностях и суставах, жалуясь, что ему холоднее, чем коровьему хвосту зимой. Когда Маргарет уснула в другой комнате, Энн позвала Джона и Бесс, чтобы те помогли ей раздеть Томаса. Они омыли его и одели в мягкую отцовскую ночную рубашку.
– Что с ним, мама? – спросила Бесс.
– Лихорадка.
– От какого недуга? – потребовала более определенного ответа Бесс.
– Слишком рано, чтобы сказать. Нужно подождать. Со временем станет ясно, от чего он страдает.
Энн отводила взгляд, чтобы не встретиться с дочерью глазами.
– Ступай в сыроварню. Принеси чай из высокой крынки на верхней полке.
– Крапивный чай?
Теперь Энн взглянула на Бесс.
– Да. Помнишь, как его готовить?
Бесс кивнула.
– Тогда скорее.
Девушка оставила брата неохотно, но решительно, радуясь, что мать сочла, что она сможет приготовить для него отвар. Дойдя до двери в сыроварню, Бесс обернулась. Втроем они представляли собой пронзительную картину: мать, опустившаяся на колени у постели больного сына, отец, стоящий рядом. Бесс увидела, как Джон, не отводя глаз от Томаса, потянулся и погладил Энн по щеке. Мать прихватила его руку и тесно прижала к лицу. В это мгновение Бесс поняла, осознала по одному незаметному, но красноречивому движению, что ее брат в смертельной опасности.
К утру Томасу, казалось, не стало ни хуже, ни лучше, но он стал беспокойным. Ворочался в постели, менял позу в тщетных попытках найти положение, в котором будет не так больно. Маргарет собирала в курятнике яйца. Джон уехал в Бэтком на рынок, продавать сыр. Энн и Бесс сели за кружево, чтобы быть подле Томаса. Внезапно он спустил ноги на пол и попытался встать. Обе женщины бросились к нему.
– Томас, – мать положила руки на его плечи, – тебе надо отдыхать. Не пытайся вставать.
– Нет!
В его невнятной речи звучал гнев.
– Пора приниматься за работу, матушка. Нельзя, чтобы все делал отец.
– Ты болен, – прошептала Бесс. – Отец справится, пока ты не выздоровеешь.
Томас не унимался, он боролся с ними, обретя необъяснимую силу.
– Пустите! Я хочу выйти! – крикнул он, ковыляя к двери и явно не сознавая, что не одет.
Походка у него была шаткая и беспорядочная, отчего он цеплялся за мебель и стены.
– Томас! – позвала Энн.
Они с Бесс попытались убедить его лечь, и снова безуспешно. Теперь он бредил, извергая поток бессвязных слов, точно говорил с кем-то невидимым. В конце концов парень ухватился за щеколду и распахнул дверь. Бесс боялась, что он выйдет из дому – что с ним тогда случится? – но этого ему не дали. Джон ступил на порог, ведя сына обратно в дом. Он развернул Томаса, твердо, но бережно, и направил не обратно в постель, а к двери в спальню.