– Идем, Томас, – мягко произнес он, – ты усердно трудился. Теперь отдохни.
Бесс и Энн пошли следом и помогли мальчику лечь в кровать. Томас, казалось, утомился и сразу забылся беспокойным сном.
Джон взял Энн за руки.
– Я был в деревне, – сказал он.
На лице матери отразился вопрос, но заставить себя выговорить слова она не могла.
– Заболели и другие, – подтвердил Джон. – Некоторые уже умерли.
– Сколько? – прошептала Энн.
– Пока одиннадцать.
– Боже милостивый…
Кровь отлила от лица Энн.
Бесс больше не могла молчать.
– Мама? Что это? Что происходит?
Энн смогла лишь покачать головой, на мгновение лишившись дара речи. Потом судорожно вдохнула и повернулась к Бесс.
– Собери постели. – Она обвела рукой комнату. – Забери отсюда все, что не принадлежит Томасу. Отец передвинет кровати. Потом принеси свечи, нет, топленое сало и ведро, а еще мне понадобится вода. И шалфей, чтобы сжечь… Быстрее, Бесс, некогда зевать.
– Но я не понимаю…
– Слушай, что я тебе говорю. Как только принесешь все нужное, ты больше не должна заходить в эту комнату. Слышишь? И сестре не позволяй переступать порог. Будешь приглядывать за ней сама и не пускай ее ни в комнату, ни ко мне. Обещай!
– Обещаю, – проговорила Бесс, сквозь слезы еле различая хрипевшего и дрожавшего на кровати брата.
Теперь она все поняла, хотя никто не смог ей прямо сказать, что она хотела услышать. В глубине души девушка знала, что за новости отец привез из деревни. Она знала правду, и ей было страшно, как никогда в жизни. В деревне умирали люди. Ее брат умирал. Многих ждала та же медленная мучительная смерть. В Бэтком пришла чума.
Следующие несколько часов были полны бурной деятельности. Бесс сделала все, как велела мать, а потом, прихватив Маргарет, занялась скотиной, что обычно делал Томас. Нужно было подоить коров, покормить и напоить свиней, собрать хворост. Бесс заставила себя сосредоточиться на работе. Она уклонялась от бесконечных вопросов Маргарет, отвечая невнятными уверениями и не могла позволить себе думать о том, что, пока собирает хворост, ее брат угасает. Подобные мысли парализовали бы ее или свели бы с ума. Вернувшись к коровам, в хлев, она увидела, что отец разводит костер. Он бросил в огонь постель, на которой Томас спал прошлой ночью, и всю его одежду. Бесс при виде этого едва не расплакалась. Она стояла и смотрела на отца, и сердце ее разрывалось от того, как мужчина ссутулился, как склонил голову.
В ту ночь она лежала на временной постели в гостиной и слушала, как Томас жалобно стонет в соседней комнате. Мать она видела только мельком, когда та вышла на минутку на улицу, подышать и перевести дух.
Бесс заметила, как она это сделала. Дверь в спальню была приоткрыта, и потребность увидеть брата оказалась невыносима. Она распахнула дверь и прокралась в комнату. Остановившись у кровати Томаса, Бесс всмотрелась в него. В комнате стоял полумрак, брат лежал лицом к стене.
– Томас? – прошептала Бесс, а потом громче повторила. – Томас?!
При звуке ее голоса он перекатился на спину. Увидев брата, Бесс чуть не закричала в голос. Половина его лица была иссиня-черной и опухшей, половина бледной и точно съежившейся. Один глаз налит кровью, второй превратился в алое месиво. От его хриплого дыхания шел такой смрад, что Бесс затошнило. Ей потребовалось все ее самообладание, чтобы с криком не броситься прочь из комнаты.
– Бесс? Это ты?
Он поднял руку, нашаривая ее ладонь.
Бесс собралась и взяла его за руку. Казалось, кисть ее сжал не сильный юноша, а старик.
– Я здесь, Том. Лежи.
– Хорошо, что я тебя снова вижу. Я боялся…
Он не смог закончить. В его несчастных изуродованных глазах стояли горячие слезы.
– Прости меня, Бесс, – всхлипнул он.
– Простить? За что?
– За то, что мне не хватает смелости. Я знаю, я должен, ради матушки, ради всех вас. Но я просто… так боюсь.
Бесс опустилась рядом с Томасом на колени и прижала его руку к груди.
– Ох, Томас, нет смелости в том, чтобы не чувствовать страха. Разве ты не знаешь? Тот, кому ведом страх и кто все равно думает о других, вот он по-настоящему смел.
Томас посмотрел на нее, и кривая улыбка еще больше исказила его лицо.