— Его оправдают за недостаточностью улик, — Тим слышал, как отец сказал это матери, когда они утром проходили мимо его комнаты. — И хотя он ударил меня, не исключено, что это и в самом деле произошло нечаянно и не по злому умыслу. Что же касается детей и пещеры…
Дальше он заговорил тише и глуше, так что Тим не мог расслышать конца фразы. Но догадался, что хотел сказать отец: «…то мы пока во всем должны полагаться только на слова Тима, но ты же знаешь, какое у него богатое воображение». На что мать отозвалась: «Теперь это уже не имеет значения. Слава Богу, все кончилось».
Они обошли пещеру, освещая дорогу фонариками и лампой. Показали опасную тропинку, по которой их провела Джейн.
Но последние слова продолжали звучать в ушах Тима. «Все кончилось… Для кого? Для Смита?» Тим вздрогнул. Нет, лучше думать о полицейском. Тот сказал, что верит Тиму. Но вера не является доказательством. А разве то, что Смит решил бежать, не является серьезным доказательством его вины? Тим догадывался, что Бьянка предупредит его, но разве они тогда знали?.. Вспомнив, как девочка вела себя в тот вечер в отеле, Тим понял, что Бьянка не могла заговорить с незнакомым человеком. «Но она могла бы рассказать мне, как все это произошло, — подумал он, и внезапная догадка осенила его: — Поэтому и не пришла сегодня. Знала, что я стану задавать вопросы, а она их терпеть не может».
Отец, который шел перед ним, высоко поднял лампу над головой, и Джейн сказала:
— В этом месте я закричала и Тим испугался…
Мальчик передернул плечами, но неприятный осадок уже прошел. Он шел по проходу следом за остальными, потом начался подъем по каменным ступенькам. Тим задержался, подождал, когда все войдут в пещеру, где девочки распевали песни, и выключил фонарик. Тьма обступила его со всех сторон. И ему показалось, что снова он услышал, о чем говорили Табб и Кемпбелл. Их слова прозвучали так ясно, словно они и в самом деле заговорили: «Смит сам позаботится о себе. Ему не привыкать… Это была его идея… И это он заставил меня выкрасть рубин… сказал, что рискованно оставлять его…»
Тим слышал это своими ушами и ничего не придумывал. Его «богатое воображение», как считает отец, ни при чем. Как это ужасно — словно в кошмарном сне, когда ты знаешь правду, а тебе никто не верит. Тим снова передернул плечами, на этот раз от переполнявшего его негодования. «Это слишком рискованно, оставлять рубин у мальчика…» Рискованно? Почему? Потому что он каким-то образом мог выяснить, что это и в самом деле рубин? И тогда другие подключились бы к поиску пропавших драгоценностей? А Смит хотел, чтобы никто не приходил в пещеру — самое удобное место для хранения сокровищ. Пещера, куда он мог наведываться совершенно открыто, делая вид, что ловит лобстеров с Кемпбеллом. А на самом деле просто проверял, на месте ли драгоценности, перебирал их, подобно скряге, забирал то один камень, то другой для продажи и выдавал ту часть доли, что принадлежала Таббу-Джиму.
Однажды, когда он перебирал свои сокровища, рубин выскользнул из его рук. И Тим нашел его…
Все настолько очевидно! Но существовал единственный способ доказать, что так оно и произошло на самом деле. Он включил фонарик, и рассеянный свет озарил стены. Не дожидаясь возвращения остальных, Тим побрел назад. Если Смит прятал драгоценности здесь, успел ли он забрать их, когда решил бежать? Или оставил все на месте, надеясь, что сможет вернуться, незаметно проберется в бухточку и увезет камни, когда уляжется суматоха, поднятая детьми?
Тим добрался до главной пещеры. Стены уходили высоко вверх. Дневной свет освещал только небольшую часть. Все остальное терялось во мраке. Он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. Громадный свод невероятно просторной пещеры уходил высоко вверх. И со всех сторон торчали выступы, на полу лежали огромные валуны, обломки скальных пород. Такое количество укромных мест! Под любым камнем можно спрятать что угодно… Сунуть коробку в одну из трещин, которых здесь тьма.
Мальчик тщательно всматривался в провалы между глыбами, во всевозможные углубления и все больше осознавал, насколько бессмысленно это занятие. Оступившись, он ударился коленом о камни, вскрикнул от неожиданной боли и испытал некоторое облегчение.