— Целы, — коротко отозвалась Ялика и удивленно спросила: — Ты его знала?
— Да, — с трудом выговорила умирающая. — Муж мой, первый. Леля его дочь. А я его отравила, не хотела с ним жить. Велимира полюбила. А он меня отпускать не хотел.
— А Братислав все знал и скрыл? — догадалась Ялика.
Марьяна, кивнув, зашлась кровавым кашлем и судорожно вздохнув, обмякла.
***
— Удалось тебе дело твое первое, самостоятельное? — спросила Яга, встречая на пороге мрачную ведунью.
— Не совсем, бабушка, — печально вздохнула та, входя в избу.
— Ну ничего, молодо-зелено, — утешительно заметила наставница.
— Да вот только детки сиротами сделались из-за моей глупости, — сквозь прорвавшиеся вдруг слезы выговорила Ялика и обняла старушку, уткнувшись носом в ее плечо.
Яга ласково погладила ее по голове.
— Пойдем, чаем тебя напою, — вымолвила она и, отстранившись, вытерла сухой ладонью слезы с лица Ялики. — А ты мне все расскажешь без утайки.
Молча выслушав сбивчивый рассказ, Яга тихо сказала, покачивая седой головой:
— За свои ошибки да промахи нам всем рано или поздно ответ держать. — И помолчав, добавила уже громче: — Не кручинься. Теперь на свете хоть одним чудовищем меньше будет. С детьми-то что?
— Их староста приютил, — ответила Ялика, тоскливо разглядывая дно опустевшей кружки. — Сказал, дескать, сам детей да внуков не нажил, так пущай на старости лет чужие отрадой сделаются.
— Надо бы за Лелей приглядеть, — пробормотала Яга, подливая воспитаннице свежий чай. — Смышленая да смелая девица подрастает. Придет время, может, и в ученицы возьму. Это ж надо супротив упыря с голыми руками! Не каждый мужик сдюжит, а тут ребенок малолетний!
История вторая. Мортус
К вечеру извилистая тропинка неожиданно вынырнула из темного леса и змеей устремилась через заросшее невысокой ярко-зеленой травой поле к виднеющемуся чуть вдалеке пригорку. Пузатый мохнатый шмель басовито зажужжал над плечом Ялики, норовя усесться на яркий цветок, вышитый на ее сарафане.
— Вот глупый, — усмехнулась она, прогоняя того взмахом руки.
Шмель досадливо загудел и, сделав размашистый круг над головой девушки, скрылся в небесном мареве.
Из глубины леса раздался довольный смех, похожий на уханье потревоженного филина. Ялика обернулась к чащобе и беззлобно погрозила кулаком.
— Леший, проказник, — добродушно произнесла она. — Смотри у меня! И на тебя управа найдется, ежели добрых путников промеж трех елей водить будешь.
В ответ донесся все тот же ухающий смех, с готовностью подхваченный раскатистым эхом. Молодая ворожея негодующе покачала головой и, подставив лицо ласковым лучам заходящего солнца, торопливо зашагала по извилистой тропинке.
За невысоким пригорком притаился крохотный хутор. Добротный бревенчатый дом, просторный хлев, каменный колодец, с любовью возделанный огород да ухоженный яблоневый сад — вот и все нехитрое хозяйство, окруженное деревянным забором с резными воротами. Вокруг повисла гнетущая тишина. Лишь стая ворон, кружащая высоко в небе, оглашала окрестности тревожным карканьем. Ялика проводила воронье обеспокоенным взглядом и нервно поежилась.
Цветущий хутор не производил впечатления покинутого, но отсутствие мало-мальски заметных признаков жизни и распахнутые настежь створки ворот наводили на тяжелые размышления о судьбе его обитателей.
— Есть кто? — громко спросила она, с опаской входя на пустынный двор и тревожно оглядываясь.
Слюдяные окна молчаливо блеснули в ответ лучами багровеющего солнца, окрашивая все вокруг в алеющие цвета крови, да налетевший порыв показавшегося ледяным ветра коварно звякнул подвешенным над колодцем жестяным ведром, заставив Ялику трусливо вздрогнуть.
— Жуть какая, — едва слышно пробормотала она в неловкой попытке разогнать скребущую разум тишину.
С трудом переборов настойчивое желание покинуть зловещий хутор, Ялика поднялась на крыльцо жилого дома. На секунду застыв в нерешительности, аккуратно толкнула незапертую дверь и вошла в горницу.
Дыханье перехватило от приторного зловония разлагающейся плоти. С округлившимися от отвращения глазами Ялика уставилась на мерзкое, почти безволосое создание, отдаленно похожее на крысу-переростка, копошащееся в груде гниющего мяса, некогда бывшей живыми людьми. Вырвав очередной кусок сочащейся тухлой слизью плоти, чудовище повело заостренной мордой и резко повернулось к окаменевшей ворожее, выронив на пол свою добычу. Буравя незваную гостью налитыми потусторонним огнем буркалами, чудовище угрожающе зарычало, оскалившись жуткой ухмылкой изогнутых, покрытых тягучей слюной и ошметками гнилого мяса клыков, а потом, ощетинившись редкой шерстью на загривке, напружинилось, готовясь к прыжку.