– Мы не должны делать поспешных выводов, – с деланным равнодушием произнесла настоятельница.
Но Матильду было не так просто успокоить.
– Если он спасался от норманнов, то вскоре они нападут и на наш монастырь? – запричитала она.
– Вот уже много лет между норманнами и франками царит мир, – осадила ее настоятельница. – Кому это знать, как не мне? Помни, дитя, что если ты даешь волю страху, то душа твоя открывается дьяволу, а ведь он только и ждет, когда твоя вера в Господа нашего пошатнется.
Конечно, настоятельница не сказала девушке, что и сама сейчас испытывает страх, пусть и не перед норманнами. Она боялась сделать что-нибудь не так. Если сестра, сведущая в лечении, не придет немедленно, юноша истечет кровью. Настоятельница опустилась на колени на холодный пол. Стараясь не касаться кожи незнакомца, разгоряченной от быстрого бега, а может, уже похолодевшей в преддверии смерти, настоятельница осторожно раскрыла рубашку у него на груди. Там зияла глубокая кровоточащая рана.
В комнате раздался крик, эхом отразившийся от стен. Настоятельнице подумалось, что это завопила Матильда, да и кто еще мог настолько потерять самообладание? Но уже через мгновение мать-настоятельница почувствовала, как болит ее горло, как саднит что-то глубоко в груди. Нет, это кричала не Матильда.
Монашка перекрестилась. Ее испугал не столько вид раны, сколько странное поведение всегда такой спокойной матушки.
Настоятельница не сводила глаз с амулета на груди у юноши. Всего мгновение назад этот амулет был закрыт льняной тканью, теперь же он поблескивал прямо рядом с раной.
Матушка настоятельница сразу же узнала, его.
Это был не просто амулет.
Это был… ее амулет.
Настоятельница судорожно сжала руки и закусила нижнюю губу, стараясь не кричать.
Амулет волчицы.
– Что с вами, матушка? – испуганно спросила Матильда.
Пол качнулся под ногами настоятельницы, словно утоптанная земля превратилась в болото. Женщину пыталось утащить в свои глубины ее прошлое. Низкий потолок, всегда казавшийся таким уютным, таким привычным, уже не защищал от окружающего мира. Он словно повалился ей на голову, и эта тяжесть душила ее, душила, как и те образы, что предстали в тот миг перед ее внутренним взором.
– Матушка? – повторила Матильда.
Но настоятельница израсходовала всю свою силу на крик и теперь не смогла успокоиться и скрыть от монахини правду.
– Я думаю… что знаю этого человека, – пробормотала она. – Я думаю, что знаю, кто он.
Глава I
Норвежские земли, территория современной Норвегии, весна 910 года
Ледяные воды сомкнулись над Руной. У девушки перехватило дыхание. Она спрыгнула во фьорд с невысокой скалы, широко расставив руки, будто собиралась взлететь. И на мгновение ей почудилось, что она действительно летит. Руна почувствовала себя совершенно свободной. Поверхность воды не казалась сверху темной и угрожающей. Она раскинулась внизу, точно мягкая шкурка. Но холод больно обжег кожу девушки, ее словно ударили кулаком. Сердце замерло, тело сковала боль. Вода скрывала не только свет солнца, но и звуки. Да, тихим было царство бога моря, Ньерда, а его объятия – и нежными, и страстными. Руне показалось, что бог больше не отпустит ее, утянет в морские глубины, лишит тепла. Но с той же силой, с какой ее ударил холод, вернулась жизнь в ее тело. Девушка заработала ногами и руками и вскоре вынырнула на поверхность. Ее исполненный ликования крик отразился от окрестных скал, покрытых снегом.
Внизу снег уже растаял. Узкая полоска луга отделяла серые камни от черных вод – темная, землистая полоска, отдаленные отголоски приближавшейся весны. Объятия зимы были такими же нежными, как и поцелуи Ньерда. И такими же смертоносными. И все же, несмотря на опасность, Руна любила холод. Ей нравилось плавать во фьорде, и как только воды скинули ледяные оковы и растаяли все льдинки, двигавшиеся на поверхности, точно живые создания, девушка забралась в воду. Ее бабушка, Азрун, весной всегда говорила, что еще холодно, что купаться слишком опасно, а потом шла за внучкой к берегу. Она гордилась своей Руной.
Еще раз вскрикнув от восторга, девушка оглянулась.
На берегу никого не было.