Он выглядел ужасно. И в то же время он был самым прекрасным, что я когда-либо видела. Эта вторая мысль, промелькнувшая у меня в голове, показалась мне немного предательской.
Я не должна быть счастлива, что он здесь. В конце концов, он жил в одной комнате с тем же существом, которое убило его семью.
Той тварью, которая теперь жила внутри меня.
— Ты не должен быть здесь, — сказала я ему. Мой голос был хриплым.
Он едва признал меня. Даже почти не смотрел на меня. Вместо этого он сел на край кровати, положил руку на мой потный лоб и практически допрашивал меня о моем самочувствии. (Головная боль? Терпимо. Озноб? Нет. Тошнота? Умеренная. Жар? Умеренная — и так далее).
Я отвечала ему все более отрывистыми ответами. Затем я провела языком по сухим губам и прошептала:
— Почему ты вернулся?
Он отвернулся.
— Твоя энергия должна быть направлена на заботу о себе. Вот где тебе нужно сосредоточить всю эту неумолимую грубую силу, потому что тебе понадобится каждая ее частичка.
Какая-то часть меня погрузилась в слабую симпатию от того, как он сказал «неумолимая грубая сила», как бы отдаленно это ни было. Но это было быстро заглушено, когда в моем животе образовался узел.
— Макс…
— Это произошло прошлой ночью, — резко сказал он. — Недолго. Всего на минуту, пока ты спала. Но ты должна знать об этом.
Он сказал все это с напряженной, ровной фактичностью, которую, как я знала, ему пришлось навязать.
Я почувствовала, что мой желудок провалился сквозь пол.
— Что… что это? — прошептала я.
Но Макс просто сказал:
— Ты чувствуешь это сейчас? В своей голове?
Я начала качать головой, но он продолжил.
— Не отвечай так быстро. Действительно почувствуй это. Успокой себя. Прислушайся.
Я сделала паузу. Закрыла глаза. И, медленно, во мне зародилось свечение — мой собственный разум, светящийся как карта, как и души в башне Таирна в тот день битвы.
Я провела пальцами по всей карте, по каждому скоплению теней. И я действительно нашла Решайе — сложенную в углу, совершенно темную, совершенно безмолвную. Это… присутствие.
— Оно как будто спит, — пробормотал я.
— Вначале оно такое же больное и слабое, как и ты. То, что оно сделало прошлой ночью, забрало всю его энергию.
— Воспоминания или… — я даже не мог придумать, как это сформулировать.
— И то, и другое. Все. — я открыла глаза, и Макс смотрел на меня спокойно, резко.
— Обращай внимание на то, как он реагирует на эти вещи, и всегда, всегда знай, где он находится. Благодаря твоим дарам тебе будет легче, чем мне.
«Надеюсь» было непроизнесено, но мы оба его услышали.
— Теперь мы воспользуемся этой возможностью, чтобы научиться отгораживаться от него. Сейчас это должно быть легко для тебя.
Голова все еще раскалывалась, но по сравнению с тем, как я чувствовал себя после получения Решайе, я чувствовала себя готовой к плаванию по морям Арана. И уж точно более чем достаточно, чтобы погрузиться в наставления Макса, который описывал, как привязать Решайе к ее собственной маленькой комнате, уединенной в отдельном уголке моего сознания. Его, сказал он мне, была похожа на чулан — дверь, которую он мог представить себе закрытой, а затем запертой на засов. Примитивный, простой образ для соларианца, который слабо разбирался в ментальной магии.
Но я видела все по-другому. Мой разум был не лабиринтом, а паутиной — катушки и катушки мыслей, которые становились тем сложнее, чем больше я на них смотрела, а мое внимание высвечивало нити, как скопления светлячков. Там, где находился Решайе, было темно, как будто он вдыхал нити через горло. Я представила, как заворачиваю его в ряд переплетов, заковываю в кандалы, запираю на ключ, который прячу в глубинах собственных мыслей.
Но все равно, это казалось таким… слабым. Я не сказала об этом, но Макс, должно быть, все равно увидел мое опасение.
— Некоторые из них могут быть костылем, — сказал он. — И нет, это, вероятно, не будет работать вечно. Вот почему ты всегда должна быть в поиске. Всегда. Но это начало.
Начало. Это было что-то. Это должно было быть.
На мгновение мы уставились друг на друга. Что-то сжалось в моей груди, когда я увидела тени под красивыми глазами Макса.
Он выдержал мой взгляд лишь на мгновение, а затем посмотрел на свои руки, судорожно сжимая их.
— Макс… — начала я, но он отвернулся, порылся в карманах и поставил на стол ряд бутылочек с грохотом.
— Это от головной боли. — каждое предложение сопровождалось очередным ударом стекла о дерево. — Это от тошноты. — он продолжил свой рассказ — от озноба, от недостатка концентрации, для нагнетания сна без сновидений. Затем он сделал паузу перед двумя последними бутылками. — Эта вырубит тебя за несколько секунд.