— Ты? — спросила я.
— Черт, нет.
— Да, ты такой. Ты просто не знаешь об этом.
Дышащий смешок. Я повернула голову и увидела, что он уже смотрит на меня — в его взгляде была непоколебимость, интенсивность, от которой мне захотелось одновременно отвернуться и упасть еще ниже.
Что-то, что я не могла или, возможно, не хотела определить, больно кольнуло меня в груди. Я отвернулась.
— Так мы будем продолжать это делать? — пробормотал Макс.
— Что?
— Ты уже достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я не дурак, Тисана.
Я чуть не рассмеялась. Глупость не имела к этому никакого отношения. Мы просто прошли тот этап, когда один из нас был способен прятаться от другого.
— Я не знаю. Разве? Если ты открываешь дверь, она открывается в обе стороны.
Он насмехался.
— Что это значит?
В моем горле встал ком, и когда я повернулась, чтобы посмотреть на него, я почувствовала, как он раздувается.
— Ты не должен был возвращаться, — задохнулась я. — После всего, что он сделал с тобой.
Что-то напряглось в его чертах. Почти вздрогнула.
— Ты должна была послушать меня.
Он был прав, прошептала часть меня. Я должна была.
— Ты должен был сказать мне.
— Я не мог, Тисана.
— Тогда расскажи мне сейчас, — сказала я. — Расскажи мне все. Я должна знать, потому что мы живем этим.
Мой голос все еще был настолько тихим, что едва превышал шепот. Но его интенсивность висела в словах, как дым.
Медленно он перевел взгляд на меня и задержал его. Какая-то часть меня хотела сломать его, отвести взгляд от этих необычных глаз. Но я этого не сделала.
— Шесть месяцев, — сказал он грубо. — Она была у меня шесть месяцев. Может быть, чуть дольше. Я был военным. Капитан. Становилось все более очевидным, что война не закончится легко и без большой крови. На нас напали. Азре, арх-командующий, хотел, чтобы был выбран преемник, на случай худшего. Среди кандидатов были я, Зерит и Нура. И я хотел этого. Я хотел этого титула больше, чем когда-либо хотел чего-либо. Так что… — его голос прервался, а когда возобновился, он был более грубым. — Ты подписала этот контракт, потому что он дал тебе возможность защитить всех тех, кого ты оставила позади. А я? Я подписал свой, потому что хотел этого. Потому что я хотел власти.
Он выплюнул это слово, и я почувствовала его сожаление и гнев.
— Какое-то время, — сказал он, — казалось, что я получил ее. Потому что Решайе дико, безумно силен. Ничто не должно быть таким могущественным. Моя магия была моей собственной, но… намного больше. Поначалу это было потрясающе. Но вскоре… — он выдохнул. Покачал головой. — Оно непредсказуемо. Одержимое. Мстительное. И оно готово сокрушить все, что бросит ему вызов.
Овладеть или уничтожить.
Я вздрогнула.
— Нечеловек, — пробормотал он.
— Нечеловек? — я покачала головой. — Очень человеческие. Самые уродливые части человечества.
— Я верил, что если буду очень стараться, то смогу заставить его подчиниться. Но так не получилось. В Сарлазае все дошло до конца. И тогда…
Ему не нужно было продолжать.
Моя рука скользнула в его, прежде чем я осознала, что делаю, и его пальцы легко сомкнулись вокруг моих. В соприкосновении нашей кожи я почувствовала слабые волны его нервозности, передающиеся от него ко мне, даже за этими тщательно охраняемыми ментальными стенами.
— Дело в том, что о существовании Решайе знала лишь очень, очень небольшая горстка людей. А это означало, что большинство людей верили — верили — что я лично ответственен за то, что произошло в Сарлазае. И это была война, но это было…
Его взгляд потемнел, и воспоминания пронеслись по поверхности моих мыслей — его воспоминания, об огне и плоти, об обгоревших слишком маленьких трупах.
— Были предварительные слушания, — сказал он, — Чтобы определить, будут ли меня обвинять в военных преступлениях. Меня там не было. Я был… не в состоянии давать показания от своего имени. Но Нура давала показания за меня. В течение нескольких часов. Из гребаного инвалидного кресла. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала с теми людьми, или, эгоистично, за то, что она сделала со мной. Но это… иногда я до сих пор не знаю, что с этим делать.
Нура. Вечная загадка. Каждый кусочек информации только усложнял ее понимание.
Мои пальцы сжались.
— И тогда они его убрали?
— Да. Это было… плохо. Как при получении, но еще хуже, потому что он вырывает половину твоего разума вместе с ним, когда уходит. А Решайе очень не хотелось уходить… — он замолчал, а потом уставился на меня, опустив бровь. Как будто он хотел сказать что-то еще.