Кинжала не было. Я все еще могу…
И тут она вскинула руку, из рукава выскользнуло еще одно лезвие. Оно пристало к моему горлу, прежде чем я успел ее обезоружить.
— Я думаю, это твой выход, — сказала она мне на ухо.
— А, понятно. — я попытался выдать свое задыхающееся дыхание за прерывистый вздох, но это удалось лишь частично. — Магия была под запретом, но спрятанные клинки — честная игра. Так мало изменилось, Нура.
— Это всегда было нашей проблемой, Макс. — она отпустила меня и отступила назад. — Ты всегда считал меня более благородной, чем я есть.
Я выругался сквозь зубы, сопротивляясь желанию сжать плечо, которое все еще болезненно пульсировало.
— Это щедрая формулировка.
Ее взгляд упал на мою рану — прикрытую, но, несмотря на мои усилия, она должна была быть видна.
— Тебе стоит попросить Саммерина взглянуть на это.
— Я позабочусь об этом.
— Отбрось свою гордость. Ты нужен нам целым и невредимым.
Я поднял свой посох, указывая на нее одним концом.
— Нам? Давай проясним, я здесь не ради тебя.
— Так защищаешься. Так защищаюсь. — твип — когда ее нож убрался обратно в рукав. — Я знаю, что заслужила твое недоверие, но сейчас мы на одной стороне.
— Так говорит женщина, засовывающая кинжалы в рукава.
Это была Нура. Все эти скрытые острые грани, готовые вонзиться между ребер.
— Оскорбляй меня сколько хочешь, — сказала она, слишком непринужденно. — Я все равно рада, что ты все-таки вернулся. Мне нравится, когда Зерит вынужден признать мою правоту.
В том, как она это сказала, было что-то такое, от чего у меня побелели костяшки пальцев на посохе от ярости. Я так сильно сдерживал подскочившие к горлу слова, что у меня задрожала челюсть.
Мы стояли молча. Потом Нура слегка вздохнула.
— Ну что ж. Спасибо за тренировку. Спокойной ночи, Макс.
Но когда она отвернулась, я рявкнул:
— Нура.
Она повернулась и посмотрела через плечо, приподняв бровь.
— Почему? — я сплюнул. — Ты там была. Почему?
Это было практически нагромождение слов, ни одно из которых не было особенно конкретным или значимым. Но я увидел, как изменилось выражение ее лица, и понял, что она прекрасно понимает, о чем я спрашиваю.
Она была рядом со мной на протяжении всего этого. Было время, когда я доверял ей больше, чем кому-либо, больше, чем самому себе. И как бы я ни ненавидел ее, как бы ни отчитывал за то, что произошло в Сарлазае, я знал, что она любила мою семью почти так же сильно, как и я.
Она была безжалостной, сосредоточенной до черствости и жестокости. Но она не была глупой. Возможно, даже не эгоисткой, не совсем. Она не была Зеритом, движимым эгоизмом до безрассудства.
Так… почему?
Слабая улыбка.
— Что? — сказала она. — Ты все еще думаешь обо мне лучше?
— Я хочу знать, где ты прячешь клинок.
— Если я скажу тебе это, какой смысл его прятать?
Я посмотрел на нее тяжелым взглядом. Тот самый, которым я смотрел на нее все эти годы назад, когда мне нужно было пробить весь этот лед.
И, как и тогда, выражение ее лица дрогнуло.
— Я бы не стала этого делать, если бы это не было необходимо.
— Для чего? Ради трона капризного двенадцатилетнего ребенка? — я покачал головой. — Нет. Это не имеет смысла.
— Я бы не стала этого делать, если бы это было не нужно, — повторила она. Затем, ниже: — Поверь мне, Макс.
Я насмехался. Доверься ей. Точно.
— Полагаю, с таким взглядом мне не поспорить. — последние остатки ее улыбки исчезли. И я увидел это — нерешительность.
— Грядет что-то важное, — пробормотала она. — И никто из нас не будет резвиться в садах с красивыми треллианскими девушками, пока все не закончится.
Холодная дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Даже не от ее зловещих слов, а от ее взгляда: безжалостная решимость.
Мало что может быть опаснее этого.
— Что-то большее, — повторил я. — Ах да. Это отменяет все мои опасения. Мое доверие обеспечено.
Она не засмеялась, не улыбнулась. Не нанесла ответного удара. Она только пожала плечами.
— Я никогда не боялась быть плохим парнем. — она отвернулась и лениво взмахнула рукой. — Спасибо за спарринг, Макс. Передай нашей девочке мои пожелания спокойной ночи.
***
Тисана выглядела такой обычной, когда спала. Ну, может быть, не совсем нормальной — в ней не было ничего обычного, в конце концов. Но когда я вернулся под палубу и заглянул в приоткрытую щель в ее занавеске, чтобы увидеть ее лицо, прижатое к подушке, я невольно вздохнул. Никто никогда не догадается, что творилось в этой голове. Прекрасные махинации или чудовище, поглотившее их.