Выбрать главу

— Спасибо, Миразель, — равнодушно ответил он.

И тут она повернулась ко мне лицом.

— А ты… Ты такая милая, Тисана. Действительно красивая.

— Спасибо, — ответила я, потому что не знал, что еще сказать.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что я никогда не называла ей своего имени.

— Не попадай в неприятности, — сказал ей Макс, но к тому времени Миразель уже выплыла за дверь, завороженная цветами.

Он закрыл ее за ней и раздраженно вздохнул.

— Вознесенные. Ну что за способ проснуться.

— Что… с ней не так?

— С чего ты взял, что с ней что-то не так?

Я одарила его взглядом, который молча упрекал его за то, что он имел наглость думать, что я глупая.

— Она безобидна, — сказал он. — Она просто бродит вокруг. Она немного странная, но я полагаю, в этом есть смысл, поскольку она не всегда была человеком.

Не всегда был человеком?

— Кем она была? — спросила я, сразу очаровавшись.

— Колибри.

Я тупо моргнула, глядя на него. Он взял с каминной полки одну из множества золотых фигурок и бросил мне.

— Как это.

Я посмотрела на изображение птицы у себя на ладони — заостренные крылья и длинный клюв. У нас они были и в Трелл, хотя, конечно, слово на Терени было другим. Мой нос сморщился.

— Ко-ли-бри, — повторила я, запоминая слово.

У меня было отчетливое ощущение, что он дразнит меня.

— Да, — ответил Макс слишком небрежно. — Она хотела быть человеком, и я сделал ее им.

— Ты сделал ее…

— Да.

— Ты можешь…

— Да.

Я взглянула на фигурку, потом на Макса, который выглядел слишком довольным собой.

— Ты лжешь, — сказала я. — Шутишь.

— Я? Никогда. Я совершенно лишен чувства юмора. — Он зевнул. — В любом случае, я уверен, что мы будем видеть ее здесь чаще. Ей нравятся цветы. Что и понятно, я полагаю.

Примерно три четверти меня были уверены, что он издевается надо мной. Другая четверть думала, что он, по меньшей мере, сильно преувеличивает.

— Ещё слишком рано. Я не создан для этого. — Макс начал прокрадываться в свою спальню. — Надеюсь, я смогу поспать еще несколько часов, и никто больше не забредет в мой дом, поскольку это, по-видимому, модно в наши дни.

Я постояла в гостиной еще несколько минут, все еще держа фигурку птицы в руке, думая о пустоте за чертами лица Миразель. Затем я подняла взгляд и проследила за голой спиной Макса, неторопливо прогуливающегося по коридору. Длинный шрам пересекал ее, начиная с правого плеча и спускаясь к левому бедру, проскальзывая под пояс брюк.

Интересно. Интересно, правда.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Саммерин был прав в одном: когда Макс что-то делал, он вкладывался в это полностью.

Мы приступили к тренировкам с рвением, которое можно описать только как свирепость, и я восхищалась каждой секундой. Я нашла определенную эйфорию в истощении, которое пришло от неустанного преследования моей цели. И я знала, что Максу это тоже нравилось. Он не показывал этого — по крайней мере, не так открыто, как я, — но жизнь в рабстве научила меня видеть сквозь трещины. У Макса их было немного. Но энергия, которая исходила от них, питала мою собственную.

Каждое утро мы вставали на рассвете, чтобы начать работу. Макс настоял на том, чтобы я заново выучила все, что я уже знала, несмотря на мои протесты.

— Ты не можешь дать этим ублюдкам никаких возможностей, — постоянно указывал он, — поэтому твои основы должны быть безупречными.

И хотя сначала я была настроена скептически, вскоре мне пришлось с неохотой признать, что он был прав. После целой жизни самообучения я научилась срезать углы, о существовании которых не подозревала.

Итак, я лепила цветок за цветком, сокращая минуты за раз. Каждый день я заканчивала с раскалывающейся головой, дрожащими пальцами и, как правило, скупыми, редкими похвалами от Макса.

Но, хотя я наслаждалась тем, что он подходил к нашим тренировкам с таким же энтузиазмом, как и мой, наше партнерство все еще было далеко от совершенства. Вне наших уроков мы мало разговаривали — в основном потому, что я никогда не хотела быть вне наших уроков. Я постоянно толкала его — еще час, и еще, и еще. Еще один набор уроков. Еще один раунд практики.

Иногда он баловал меня. В другие дни он закатывал глаза, отпускал какую-нибудь неопределенно оскорбительную шутку, наливал бокал вина и исчезал в своей комнате. Независимо от этого. Я практиковалась одна, пока не могла больше держать глаза открытыми.