— Я был там дважды, — продолжил Зерит. — Однажды, когда я уходил, когда я прибыл вскоре после смерти Эсмариса. А потом, однажды на обратном пути, после того, как я написал тебе в последний раз. — Мы свернули за угол. — В первый раз Азин и его люди все еще лихорадочно прокладывали путь через врагов Эсмариса, убивая всех и каждого, кто мог быть связан с его смертью.
Волосы встали дыбом на затылке. Прекрасная возможность — оправдание — показать превосходство над соперничающими семьями. Это была очень опасная игра.
— Но потом, когда я снова был там несколько месяцев спустя, это не было самой большой проблемой. Поместье столкнулось с серьезным возмездием со стороны других лордов. Я слышал об этом от всего Трелла.
Мои руки дрожали. С каждым новым фрагментом этой истории в моем видении вспыхивал другой способ, которым Серел мог быть убит — убит в ходе первоначального кровопролития, или искоренен во внутренней охоте, или отправлен на смерть на кровавом, безличном поле битвы во имя человека, которого он презирал.
Мы подошли к двери и остановились. Я положила руку на руку Зерита, сначала для акцента, а потом оставил ее там, потому что мне нужна была стабильность.
— Скажи мне. Ты нашел его? Человека, которого я просила?
Зерит бросил на меня серьезный, непроницаемый взгляд. Он потянулся к дверной ручке, но еще не повернул ее.
— Я сделал все, что мог. Я знаю, что это важно для тебя.
Важно для меня? Я хотела кричать. Важно для МЕНЯ? Думаешь, это обо МНЕ?
Как будто это не было намного больше, чем я? Как будто это не близкая опасность, нависшая над головами тысяч и тысяч людей?
Мои пальцы сжались. Сжались так, что я почувствовал мускулистую плоть его предплечья под своими ногтями.
— Покажи мне.
Зерит открыл дверь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я взяла себя в руки с такой яростью, что мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что обрывок тела, лежащий на кровати передо мной, не Серел.
Нет, это была копна огненно-медных волос, покоившаяся на этой подушке лицом, отвернутым от меня. И руки, вытянутые над слоями одеял, были длинными и неуклюжими, а не худыми, загорелыми мышцами Серела.
Мой разум застопорился, не зная, разочарована ли я или испытала облегчение. Но какие бы жужжащие мысли ни начали материализоваться во мне, они замерли, когда фигура в постели повернула свое лицо, чтобы посмотреть на меня.
Я стиснула зубы на выдохе.
На долю секунды я даже не подумала, что лицо, приветствовавшее меня, было человеческим.
Но он был человеком. Он был старым другом.
Я проглотила свой шок. Смягчила мой голос во что-то настолько спокойное и мелодичное, что я подумала, что он должен принадлежать кому-то другому.
— Вос, — выдохнула я на Терени. — Я так рада тебя видеть.
Я увидела лишь мерцание удивления в глазах Воса. Даже это было легко не заметить, в основном потому, что невозможно было не отвлечься на две зияющие треугольные дыры там, где когда-то был его нос. Или ожог, иссушающий веснушчатую кожу его правой щеки. Или шрам, который прошел через его рот, разделив верхнюю губу надвое.
Нет. Глаза. Посмотреть на глаза. Они были такими же.
Такими же, как в последний раз, когда я видела его: когда я солгала ему о своем уходе в конюшнях Эсмариса, обманом заставив его позволить мне уйти.
Вос уставился на меня ровным взглядом, не реагируя, пока я пересекла комнату и упала на колени рядом с его кроватью. Я потянулась, чтобы коснуться его разума, провела пальцами по его мыслям, и меня встретила жгучая стена боли и ярости, которые были настолько сильны, что я почти — почти — спустила свою приятную маску.
Дыхание Воса, вырывавшееся из дыр, оставленных отсутствующим носом, участилось. И выражение его лица стало жестче.
— Вос… — я накрыла его руку своей и не выказала удивления, когда почувствовала под своим прикосновением только два пальца.
— Что ты здесь делаешь? — Его голос надломился, как ветка, ломающаяся надвое, злобная и рваная. — Похоже, ты сделала это, не так ли?
— Ты тоже. Ты в Аре. Теперь ты свободен.
Какое-то время он не отвечал. Затем ярость опустилась на его черты, как огненное покрывало, мышцы вокруг его отсутствующего носа дернулись в том, что было бы похоже на усмешку, эта разбитая губа скривилась. Я всегда любила Воса за его беззастенчивый энтузиазм — за то, как каждая эмоция отражалась на его лице яркими красками. Теперь тьма его гнева, его агония охватили его с той же интенсивностью.