Мудрицкий предложил Михаилу позавтракать, отдохнуть и осмотреть окрестности, показал, где лежат спички и дрова, если будет холодно и понадобится растопить печь.
— Если хочешь, поехали с нами, — предложил он. — Посмотришь, как сейчас глубинка живет, вернее, выживает.
Михаил, конечно, понимал, что дополненный фотографиями рассказ о жизни глухой таежной деревни сделает репортаж о полигоне более правдивым и емким. К тому же в такой поездке можно добыть материала на отдельную статью. Но он ни в коем случае не мог сейчас оставить Лану одну. Хотя и сомневался, сможет ли отбиться, если Константин Щаславович по-простому отправит за бедной русалкой братков.
Впрочем, то ли глава Фонда экологических исследований не доверял охране, то ли для свершения ритуала не мог полагаться на обитателей мира людей, но приехал сам и на этот раз без охраны.
К тому времени Михаил уже завершил окапывать круг, включив в него примыкавшие к избе Кузьмича хозяйственные постройки и щитовой домик, в котором лежали их с Андреем вещи. Лана ему помогала, рассыпая в борозду семена трав. Подпоясанная солдатским ремнем фланелевая рубаха Кузьмича смотрелась на ней стильным платьем с соблазнительной мини-юбкой, а кирзовые сапоги на шесть размеров больше только усиливали впечатление женственной хрупкости.
— А как же мои подопечные? — затосковала Лана, глядя за пределы замкнутого и укрепленного совместными усилиями круга.
— Думаю, им будет лучше, если Хранительница останется с ними, — отозвался Михаил, вытирая со лба пот.
Закончив работу, они сидели и пили чай с так понравившимися Лане батончиками, когда раздался шум знакомого двигателя внедорожника, прозвучавший сейчас звуками темы нашествия Шостаковича.
— Сиди в доме и не высовывайся, — инструктировал Михаил изменившуюся в лице девушку. — Даже если очень припечет.
— Да что у меня может припечь? — нервно пошутила Лана.
— Русалка, вышедшая замуж за смертного, становится обычной женщиной, — напомнил старое поверье Михаил, наблюдая, как ее щеки загораются от смущения.
— Он пока даже не решился меня поцеловать! — доверительно сообщила она, имея в виду, конечно, Андрея.
Михаил только хмыкнул, понимая, что ловить ему тут нечего. Он уже собирался выйти, когда его правой руки, пронзив ее электрическим импульсом, коснулась пахнущая травами тонкая ладонь.
— Ты ведь никогда не сможешь полюбить меня по-настоящему, — проникновенно проговорила Лана. — Я для тебя навсегда останусь созданием иного мира. К тому же ты знаешь, сколько мне на самом деле лет. Свою судьбу ты встретишь под колокольный звон. А за заступничество — спасибо.
Михаил даже не знал, плакать ему или смеяться. Любовь зла, а Андрей никакой не козел. Впрочем, в глубине души он понимал, что Хранительница права, и его чувства к ней — не более чем наваждение.
Незваного гостя он встретил на улице, с удовлетворением отметив, что тот не может проникнуть за границу опаханного наговорного круга. Михаил выходить к нему тоже не спешил, стоя возле невидимой преграды.
— А, столичный гость, — приветствовал его Константин Щаславович. — Пригласишь в дом али оставишь у околицы?
«Ах ты, выползень поганый, — подумал Михаил. — Решил подловить, как новичка». Но выглядеть невежей тоже не хотелось.
— А зачем приглашать? — проговорил он простодушно. — Хорошие люди сами приходят.
Бессмертный пилюлю проглотил, не подав вида. На красивом породистом лице не дрогнул ни один мускул.
— Как репортаж? — поинтересовался он.
— Пишется, — слукавил Михаил.
— Что насчет интервью?
— Когда вам удобно.
Константин Щаславович помолчал, видимо, раздумывая, как еще подступиться:
— Я навел справки, ты вроде пока не зачислен в штат. Если я похлопочу, тебя не только в любое печатное издание примут, но и на телевидение хоть ведущим возьмут.
— Благодарствую, — кивнул Михаил, понимая, что означает эта вежливая попытка подкупа. — Но, думаю, не стоит беспокойства.
Едва Гелендваген скрылся в тайге, с реки раздался шум моторки, и Михаил обрадовался ему больше, чем благополучному прорыву из засады в недавней военной командировке. Андрей не только привез все необходимое по кафедральному списку, приколов к нему стопочку чеков для отчета, но и купил уже на свои недорогое, но симпатичное ситцевое платье и еще кое-что по мелочи, вызвав у Ланы явный восторг.
Как истинная женщина, она тут же принялась со знанием дела примерять обновки. Михаил даже в какой-то момент засомневался, а не ошибся ли он. Впрочем, проведя ночь под кровом человеческого жилья, Хранительница тайги стала ближе к людям.
Вот только, едва они с Андреем и Кузьмичом вышли разгружаться, оставив ее прихорашиваться, из избы раздался истошный крик. Михаил на этот раз вбежал первым.
Как он мог забыть про зеркало? Этот бесконечный лабиринт отражений, уводящий порой в такие миры, куда далеко не каждый шаман решится сунуться. Не просто так в деревенских избах зеркала либо держали в сундуке, либо украшали рамы оберегающим узором более богатым и причудливым, нежели наличники окон. И вешали рушники, на всякий случай закрывая обманчиво ровную гладь, не только когда в доме лежал покойник. И вовсе не потому, что опасались впасть в гордыню.
Зеркало в избушке Кузьмича не имело на раме узоров, и из-за мутной глади фабричного стекла с полустертой амальгамой, отражавшей сейчас какое-то темное подземелье, к Лане тянулся Константин Щаславович. Еще до того, как Михаил достал дудочку, выползень исчез, и зеркало, словно опомнившись, вновь вернуло отражение немудрящей обстановки избы, испуганного лицо Ланы и осунувшейся физиономии самого Михаила.
— Да все в порядке! — успокоил он вбежавшего следом за ним Андрея, воровато втыкая в деревянную раму зеркала булавки. — Лана просто паука испугалась.
— Да нет у меня тут никаких пауков, — обиделся Кузьмич.
Лана благодарно пожала руку Михаила, но потом все равно нашла утешение в объятьях Андрея.
Следующая ночь началась вороньим граем и воем волков, а из леса потянуло серой, точно по полигону проходил не просто лаз, а протекала речка Смородина, и из-за Калинова моста в людской мир перла разная потусторонняя гадость. Что, впрочем, не было так уж далеко от истины. С полигона выкатилось на гусеничном ходу что-то циклопическое и уродливое, бряцавшее ржавыми цепями, скрежетавшее насквозь проржавевшими шестеренками списанных на свалку механизмов, ощеренное сотнями лезвий вгрызающихся в тело тайги бензопил. Оно проехало по стационару, не повредив щитовых домов, и вгрызлось в очерченную Михаилом преграду, увязая в ней, но не оставляя попыток проделать брешь. Мертвые вороны и волки следовали за механизированным монстром.
Михаил поднес к губам дудочку, но, едва он начал наигрыш, на его голову обрушился сокрушительной силы удар: монстр выкатил стрелу с гирей для забивания свай и теперь пытался пробить заслон, нанося удары сверху. Хорошо, что он не мог воздействовать на предметы реального мира, иначе Андрею и Кузьмичу, крепко спавшим в избе, точно пришел бы конец. Михаил сейчас находился на грани миров, поэтому его вбило в землю по щиколотку, но он только сплюнул кровь, набрал побольше воздуха и продолжил играть.
От второго удара он ушел в землю по колено. Перед глазами двоилось, пальцы не слушались. Хорошо, что мокшанская флейта-нюди, служившая прообразом его шаманского инструмента, в отличие от гобоя не имела сложной системы клапанов. Впрочем, третьего удара Михаил бы не пережил. К счастью, его не последовало.
Фульгурит
Небо разрезала гигантская зарница, и ее стрела ударила прямиком в монстра. Михаил едва успел увернуться от разлетевшихся по всему стационару обломков, а акустический удар его повалил с ног.
За первой зарницей последовали другие, а еще через миг разверзлись небесные хляби, и на землю рокочущим водопадом хлынули потоки сильнейшего ливня. Русалки-берегини не просто так считались покровительницами дождевых облаков. И теперь от живительной влаги все мертвые вороны, волки и другие порождения Нави таяли с жутким шипением, точно пластилин от солнца или ткань от соляной кислоты. Михаил в неизъяснимом восторге подставлял дождевым струям лицо, купался в них, набираясь сил и очищаясь от скверны. Лана оказалась не настолько беззащитной, а ее магия умела исцелять.