Ее собственный врач, сказала мать, предположил еще худшее. Хотя она все еще слишком слаба для бронхоскопии, необходимой для подтверждения диагноза, он не исключил рак легких. Рак легких! Я обняла мать, стараясь не проявить охватившего меня ужаса, стараясь быть сильной как ради матери, так и для всей надоедливой свиты, в обязанности которой входило отчитаться в увиденном и услышанном в ходе нашего свидания, подготовить доклад для господ из военной разведки и генералов правящей клики.
— Может быть, еще и не рак, подожди до бронхоскопии, — пытаюсь я утешить мать по возможности бодрым голосом.
— Он думает, что на этой стадии болезнь излечима, — продолжает мать. — Если возникнет необходимость, я смогу выехать для лечения за границу.
— Как только сможешь, поезжай, — подхватываю я, хотя сердце мое разрывается от мысли, что она оставит Пакистан.
— Но как же я оставлю тебя здесь одну?
Я заверила ее, что не пропаду, но невольно пала духом. Три дня после ее визита я безвольно валялась на койке, уставившись в потолок, подавленная, обездвиженная сильнейшей депрессией, логически необъяснимой. Не могла заставить себя проделать свой привычный комплекс гимнастических упражнений, не мылась, не меняла белье. Не ела и не прикасалась к воде. Боже, думала я, я потеряла отца, теперь теряю и мать. Понимая, что погрузилась в предосудительную жалость к самой себе, я ничего не могла с собою поделать. Даже радостные известия, принесенные матерью, о предстоявших в сентябре бракосочетаниях Санам и Шаха, лишь углубили мое отчаяние. Из тюремной камеры отец предостерегал нас от всяческих внешних проявлений радости. «Если идете в кино, надевайте бурка», — поучал он меня. А теперь семья, казалось, смирилась с моим постоянным пребыванием в тюрьме, жизнь продолжается обычным чередом, они там себе женятся, замуж выходят, как будто меня и на свете нет.
После трех дней без воды я ослабла, ощущала утрату ориентации. Возьми себя в руки, не играй на руку Зие, внушал мне внутренний голос. Я заставила себя проглотить полкружки воды из ведра и взяла газету из посылаемых мне матерью ежедневно, открыла отдел головоломок и загадок. Но буквы расплывались перед глазами. Начиналась приобретенная в этой тюрьме мигрень. Болели зубы и десны, болело ухо. Волосы продолжали выпадать.
Позже какой-то врач объяснял мне, что проблемы со здоровьем возникли из-за нарушения гармоничности взаимодействия систем организма. В нормально функционирующем организме, говорил он, взаимодействуют сердечно-сосудистая, мышечная, пищеварительная, дыхательная и нервная системы; каждая потребляет положенную ей долю вводимой с пищей энергии. Но в периоды стресса нервная система доминирует, забирая себе более положенной ей доли и ослабляя весь организм. Особенно в этом случае ранимо сердце, что и объясняет столь частые случаи сердечных приступов среди политических заключенных. Воля наша может оставаться несгибаемой, но тело расплачивается за ее напряжение.
Приближалось 13 сентября, день окончания срока заключения. Несколько раз надзирательница шептала мне, что она слышала об освобождении все новых политических заключенных. Если режим освобождал людей, схваченных в связи с угоном самолета, то почему бы им не выпустить и меня?
Пресса перестала упоминать нас с матерью в связи с группой аль-Зульфикар. Несмотря на пытки и иные подлости, режим не смог сфабриковать достаточно материала против нас с матерью, чтобы оправдать суд над нами перед мировой общественностью. А Зия не мог зарываться, рискуя потерять благосклонность Запада, в особенности Соединенных Штатов.
Пакистан вообще не получал помощи от США с 1979 года, когда администрация Картера, заподозрив, что Пакистан разрабатывает или уже имеет атомную бомбу, подчеркнула свою приверженность политике нераспространения ядерного оружия и прервала субсидирование нашей страны. Но это случилось до советского вторжения в Афганистан. Теперь же Зия успешно спекулировал на присутствии русских у наших границ и заставил американцев отбросить свои сомнения по поводу ядерных амбиций пакистанской армии.
Администрация Рейгана предложила Пакистану рассчитанную на шесть лет программу экономической и военной помощи на сумму в 3,2 миллиарда долларов, более чем вдвое превышающую объем программы, отмененной президентом Картером. США даже включили в поставки то, к чему Зия рвался более всего: 40 истребителей F-16. Этот пакет предстояло утвердить Конгрессу США осенью 1981 года. Прекрасный подарок диктатору, но большое разочарование для тех, кто полагал, что желание Америки сдержать коммунистическую угрозу должно сочетаться с желанием ее способствовать соблюдению гражданских прав и восстановлению демократии.