— Кул Хувва Аллаху Ахад, — молилась я.
После второй среды и перед третьей старуха надзирательница подошла к моей камере утром.
— Ночью я слышала голоса, — сказала она. — Они говорили: «Она сегодня выйдет».
«Совсем рехнулась», — подумала я. Через два часа появилось начальство.
— Собирайтесь, вам разрешено посетить сестру по слу чаю свадьбы.
Клифтон, 70. Латунные таблички все еще сияют у ворот. Сэр Шах Наваз Хан Бхутто. Зульфикар Али Бхутто, адвокат. Напряжение, державшее меня в тисках последние шесть месяцев, слегка ослабло, когда полицейский конвой подкатил к воротам. Я уже не надеялась снова увидеть этот дом. Думала, что он конфискован, опасалась и того, что меня потихоньку убьют в Суккуре. Но вот я снова здесь, живая. И дом цел, повсюду цепочки лампочек, гирлянды в честь праздничного события. Мы выжили.
Я почувствовала прилив жизненных сил, когда открылись знакомые ворота. Чаукидар приветствовал меня, конвой въехал во двор. Бог послал мне вторую жизнь. С Его помощью я не дам врагам себя победить, покорить. Я почувствовала новую силу, как будто возродилась.
Барабаны, танцы. Гирлянды жасмина и роз. Прислуга перед крыльцом, бьют в дхолак и танцуют народные танцы, поводя руками в ритме танца. Чаукидары, камердинеры, секретари… Вот Дост Мохаммед, наш управляющий, обогнавший тюремщиков, добежавший до отца. Урс, личный слуга отца, избитый военными при аресте любимого хозяина. Башир и Ибрагим, помогавшие нам с матерью в Сихале, когда отца казнили. Назар Мохаммед из Ларканы, принявший и похоронивший тело отца.
Они улыбаются, поют, танцуют. Чудесная атмосфера, чудесный, уникальный праздник — свадьба. Вот они увидели меня и, не успела я еще выбраться из машины, как все понеслись ко мне с гирляндами, накидывая их мне на шею. Я мигом оказалась покрытой ворохом цветов.
— Оставьте цветы для гостей, — улыбаюсь я.
— Нет, нет, мы так рады, мы так рады, что вы снова дома-Дома. Даже не верится. С приветственными возгласами из резных дверей посыпалась родня. Сестры матери… тетушка Бехджат из Лондона, кузина Зеенат из Лос-Анджелеса, кузина Фахри, делившая со мной заключение после вынесения приговора отцу. Сестра отца тетушка Манна и три его сводных сестры их Хайдарабада, которые нарушили приказ отца и подали безуспешную петицию о помиловании. Родственники из Индии, Америки, Англии, Ирана, Франции… В доме не осталось ни одной свободной кровати, заняты и садовые постройки, в которых жили братья, последние четыре года пустовавшие. Лейла! Нашилли! Мы обнимаемся, смеемся и плачем. Я не ожидала увидеть их снова, да и они тоже не ожидали увидеться со мной. О страхе перед моей возможной гибелью мы умалчиваем.
Горячая ванна… Забытая роскошь. Мягкий ковер под ногами. Чистая прохладная вода. Семейный праздник, его особая атмосфера… Двое суток я провожу без сна, впитывая впечатления, наслаждаясь каждым мгновением свободы. Мать ложится рано, и я до зари болтаю с Санам. Сестра засыпает, просыпается мама. Я не могу нарадоваться общением с обеими, с остальными родственниками, ближними и дальними. В оставшиеся незаполненными редкие паузы роюсь в номерах «Эйша уик», «Фар истерн экономик ревью», «Тайм», «Ныосуик». Отскребаю стены своей спальни. Я обнаружила, что во время последнего налета военные украли письма отца, написанные мне во время моего обучения за границей, уникальные фото братьев, мои, моей сестры, а также мои ювелирные украшения, включая мой любимый перстень, подаренный матерью, и золотую коробочку для коль, подарок бабушки. Но главное, что меня раздражало, — дух их нечистого присутствия. Я оттирала стены, стремясь истребить налет их антигуманной психики, запятнавший мои стены. Благодари Бога за то, что он оставил тебе эти стены и этот дом, напоминала я себе. Еще недавно у меня не было в этом никакой уверенности.
— Они ведь не заберут тебя обратно в тюрьму? — спросил кузен Абдул Хусейн, забыв, что он не в Сан-Франциско, а в Пакистане. Я не позволила себе разделить его надежду, хотя и очень хотелось.
Все на Клифтон, 70, казалось обычным, нормальным, успокаивающим. Персонал и дополнительные помощники сновали взад-вперед, устанавливали столы для угощения под цветастым навесом, подносили мягкие кресла для гостей. Руку Санни следовало расписать хной узором менди; узор наносился заостренной палочкой типа зубочистки и закреплялся лимонным соком с сахаром.
Свадьба Санам по пакистанским меркам довольно скромная, гостей всего пятьсот человек. И не все обычаи удалось соблюсти. Я, к примеру, не смогла надеть новый шальвар хамиз, потребный для церемоний менди и ника (самой свадьбы), но мне это и не казалось важным. Я так долго не видела своей одежды, что и старый розовый шальвар хамиз показался мне — и всем окружающим — новым.