Возмутило меня и то, как извращала политическую ситуацию администрация Рейгана, пробивая в конгрессе восстановление программы помощи Пакистану.
«Пусть ПНП Бхутто возражает против нее (против помощи), но громадное большинство населения, оказавшееся перед лицом грозного врага без средств защиты, кроме устаревшего оружия, с этим не согласно», — заявил в сентябре назначенный послом в Пакистане Рональд Спирс на слушаниях в сенатском комитете по иностранным делам. Ни слова правды. Во-первых, ПНП представляет именно «громадное большинство населения» Пакистана. Во-вторых, мы вовсе не против помощи как таковой, ни тогда, ни теперь. Мы против помощи, направленной на увековечение военной оккупации страны. Заместитель государственного секретаря США Джеймс Бакли, ответственный за организацию пакета помощи, договорился до того, что выборы «не в интересах безопасности Пакистана». Как будто враг мы, демократическая партия, а не диктатор.
Заголовки не вскрывали всего механизма взаимодействия исполнительной и законодательной ветвей власти США, и я не знала, что некоторые американские политики причиняли администрации определенные неудобства. Питер Гэлбрайт вернулся в Вашингтон, полный решимости поднять вопрос о нарушении прав человека в Пакистане и добиться моего освобождения. Взаимодействуя с сенатором Пеллом, Питер разработал простую тактику. Каждый раз, когда в американском сенате заходила речь о Пакистане, непременно поднимался вопрос о нарушении гражданских прав и о моем тюремном заключении. Ни американская администрация, ни Зия не могли, таким образом, забыть о проблеме репрессий в нашей стране.
Позже я читала, как сенатор Пелл, противник оказания поддержки Пакистану, применял эту тактику. «F-16 — наиболее наглядный символ американской поддержки военному режиму Пакистана, — цитировало издание «Индия тудэй» сенатора Пелла, нападающего на заместителя госсекретаря Бакли в сенате. — „Эмнисти интернэшнл" считает нарушения прав человека в Пакистане систематическими… Вы согласны с этим заключением?» Когда Бакли попытался ответить уклончиво, сенатор Пелл выразился конкретнее. «К примеру, создается впечатление, что президент Зия травит вдову и дочь казненного — фактически убитого — бывшего премьер-министра Бхутто». Заместитель госсекретаря пообещал предпринять шаги «по частным дипломатическим каналам». Это означало в переводе на простой человеческий язык, что никто и пальцем не шевельнет, однако капля камень точит, а сенатор Пелл сделал, что было в его силах. Традиционная благожелательность американского конгресса к запросам новой администрации и озабоченность ситуацией в Афганистане перевесили указания сенатора Пелла и некоторых его коллег на нарушения гражданских прав и на ядерную программу Пакистана, однако сенатор Пелл провел поправку, гласившую: «Принимая эту программу помощи, конгресс США подчеркивает необходимость восстановления гражданских свобод и гражданского правления в Пакистане». Разумеется, практический эффект этой поправки невелик, но все же она представляла щелчок по носу зарвавшегося диктатора.
Закончился Рамазан, а я так и осталась в своей камере. Старая надзирательница сказала, что среди освобожденных в Эйд были и политзаключенные. Я порадовалась за них и за их семьи. Многие из служащих тюрьмы стали ко мне относиться мягче, в Эйд проявляли теплые чувства. Жена одного из них попросила мой хамиз, чтобы сделать мне одежду по случаю праздника. Другой надзиратель пообещал добиться наконец принятия мер по приведению в порядок электропроводки. «Надеюсь вспомнить этих людей в добрые времена», — отметила я в своем дневнике.
Однако на одного освобожденного в Эйд политического заключенного десяток новых попадал за решетку. Газеты сообщили, что объектом охоты стал студенческий лидер Лала Асад. Он был активистом нашей партии, и я молилась о его безопасности. К концу моего пребывания на свободе, в 1981 году, когда я ездила в Хайрпур, вручала сертификаты студентам, арестованным за протесты против военного положения, я использовала в качестве предлога день рождения сына Лала Асада Зульфикара, названного в честь моего отца. Отец Лала Асада, бывший министр Западного Пакистана, вместе с Мохаммедом Али Джинной боролся за независимость Пакистана, во время моего посещения попросил меня убедить сына бросить политику.