— Полмиллиона и еще чуть-чуть, — настаивал он. — Вы еще не покинули Лондон, а оттуда уже поступали сообщения, что народ отправился в Лахор, чтобы вас приветствовать.
— Но на всякий случай, если пресса будет спрашивать, сколько мы ожидаем, отвечайте, что сто тысяч. В этом случае, если придет 470 тысяч, никто не сможет упрекнуть нас, что мы зря расхвастались.
Прямого рейса из Европы в Лахор не учредила ни одна авиакомпания, так что девятого апреля я вылетела из Лондона с Баширом Риязом, Нахидом, Сафдаром, моей школьной подругой Хумайрой и многими другими сначала на восток Саудовской Аравии, в Дахран, чтобы там пересесть на пакистанский самолет, отправляющийся в Лахор. Экипаж самолета пакистанских международных авиалиний принял нас радушно, разрешил украсить машину запрещенными в течение девяти лет флагами, плакатами и наклейками ПНП. На борт поднялись около тридцати членов нашей партии и сопровождающие нас репортеры, так что рейс напоминал заказной, чартерный.
Атмосфера приподнятая, настроение бодрое, хотя и с оттенком опасения. Никто не доверяет военным. Во время остановки в Дахране местное саудовское начальство поместило меня в доме отдыха, а остальных изолировало в аэропорту. Позже я узнала, что одновременно с нами в Дахран прилетал посол Пакистана, и саудовцы опасались, «как бы чего не вышло». Угрозы и предостережения из Пакистана усилились. Нахид, Башир и еще один член нашей команды получили уведомления, что по прибытии в Лахор их сразу арестуют. Получила и я свою порцию адресованных лично мне угроз.
Постаравшись вытеснить из головы мысли об опасности, я углубилась в подготовку своего выступления. Самолет взлетел и направился навстречу заре, курсом на Лахор. Как нам сообщили, режим заворачивал автотранспорт, направлявшийся в Лахор из Синдха, Белуджистана, Приграничья. Никто из нас не имел представления, чем встретит родина.
Лахор, 9 апреля. Рассказывает Амина Пирача.
Лахор в ночь прилета Беназир выглядел как столица карнавала или крупного фестиваля. Госпожа Ниязи и мы с мужем Салимом приехали встречать ее из Исламабада, и, скажу откровенно, такого я никогда не видела и видеть не ожидала. Город похож был на какой-то лагерь, везде тьма народу, повсюду торговали съестным, лотки и на всем пути в аэропорт. Студенты в фургонах «судзуки» распевают песни о Бхутто, мне особенно понравилась одна на пенджаби: «Аадж те хо гаи Бхутто, Бхутто… — Сегодня, сегодня только Бхутто, Бхутто…» Народ все прибывает, в легковых машинах и в грузовиках, в автобусах и скотовозах, пешком. Автобусы с лозунгами с надписями: «Этот автобус из Бадина», «Этот автобус из Сангара». Транспорт увязает в толпе. После стольких лет мрака и безобразия везде веселье, все возбуждены…
Никто не спал целую ночь. Мы ходили по городу, к аэропорту и обратно. Рядом с нами некоторое время шагал старичок, на глазах слезы. Потом старушка, тоже плакала, потом смеялась. Никому ведь не дали горевать по господину Бхутто, траур объявлен не был. Теперь у людей появилась возможность и об отце печалиться, и радоваться прибытию дочери. Лахор в ту ночь — одно из самых ярких воспоминаний моей жизни.
Доктор Ашраф Аббаси.
Как будто Эйд наступил. Народу бесплатно раздавали рис, мясо и фрукты. Люди пели и танцевали, тут и там барабаны, бубны, а ладоши хлопают. Песни о господине Бхутто, о ПНП, о Беназир поют, с кассет слушают. Слова легко схватываются, поданы на популярные мелодии, так что все быстро запоминают. И откуда-то флаги ПНП на каждом балконе, на всех фонарных столбах. Люди тайком припасли зеленую, красную и черную ткань к возвращению Беназир. Даже фундаменталисты из «Джамаат-и-ислами» торгуют на улицах флагами и портретами Беназир, зарабатывают для себя деньги на нашей популярности.
Госпожа Ниязи.
Хотела б я, чтобы муж и дочь Ясмин увидели Лахор, но против них в Исламабаде серьезные обвинения, и им пришлось остаться в Лондоне. Народ вовсю веселился, праздновал окончание своих страданий. Мне вспомнилось, как одна знакомая горевала во время репрессий, что все кончено, что Пакистанская народная партия пропала, что имя господина Бхутто больше вслух никто не осмелится произнести. Нет, сказала я ей, Народная партия жива, потому что она — народ. И придет еще день, когда имя Бхутто будет у всех на устах, И вот, этот день настал, и все радуются.
Самийя.
Перед аэропортом мощные решетки, заборы из колючей проволоки, чтобы сдерживать толпу. Маршруты прибытия и вылета изменены. В четыре утра мы собираемся вместе. Администрация пропустила в аэропорт только двести человек, нам выдали пропуска и провели внутрь через боковой служебный вход. У меня комок в горле от счастья, не знаю, куда себя деть.