Телефоны в номере отца звонят не умолкая. Однажды я принимаю одновременно звонок от госсекретаря США Генри Киссинджера по одной линии и от председателя делегации КНР Хуан Хуа по другой. Генри Киссинджер обеспокоен возможным вмешательством китайцев на стороне Пакистана. Отец обеспокоен их возможным невмешательством. Отец планирует уговорить Яхья слетать в Пекин в качестве последнего средства. Позже я узнаю, что Генри Киссинджер по всему Нью-Йорку тайком встречался с китайцами на явочных квартирах ЦРУ.
В номер отца приходит и уходит советская делегация. Затем китайская. После нее американская во главе с Джорджем Бушем. «Мой сын тоже в Гарварде. Звоните, если что-то понадобится», — говорит мне посол Буш, вручая визитку. Я сижу у телефона, принимаю нужные звонки, отбиваюсь от ненужных.
— Войдешь во время переговоров, — учит меня отец. — Когда будут русские, скажешь, что звонят китайцы. Когда придут американцы, скажешь, что на проводе китайцы или индийцы. И никому не говори, кто у меня. Один из употребительнейших приемов дипломатии — посеять сомнение. Никогда не выкладывай своих карт на стол.
Я выполнила распоряжения отца, но урока его не усвоила. Я всегда выкладываю карты на стол.
Этот дипломатический покер в Нью-Йорке, однако, резко обрывается. Яхья второго фронта не открыл, уже смирившись с потерей Восточного Пакистана. Китайцы так и не вмешались, несмотря на все заверения. Нанесли ущерб и преждевременные слухи о нашем поражении, даже когда выяснилась их ошибочность. Индийцы теперь знают, что наше военное командование в Восточном Пакистане готово к сдаче. Знают это и постоянные члены Совета Безопасности. Дакка обречена.
15 декабря я занимаю привычное уже место позади отца в зале заседаний Совета Безопасности. Его терпение подходит к концу, он по горло сыт стратегией невмешательства и проволочек.
— Невмешательства не существует. Вы, так или иначе, занимаете определенную позицию. — Он просто-таки тычет пальцем в делегатов Великобритании и Франции, которых их собственные интересы на субконтиненте заставляют воздерживаться при голосовании. — Вы либо за справедливость, либо за несправедливость. Либо за агрессора, либо за потерпевшего. Нейтралитет невозможен.
Его страстные слова звучат в помещении, а я наглядно знакомлюсь с практикой покорности и открытого вызова. С учетом позиции сверхдержав разумным курсом кажется покорность судьбе. Но следование этим курсом означает соучастие.
— Принимайте любое решение, стряпайте договор хуже Версальского, легализуйте агрессию, легализуйте оккупацию, легализуйте все, что было незаконным до 15 декабря 1971 года. Я в этом не хочу участвовать, — мечет молнии отец. — Наслаждайтесь своею хитроумностью. Я покидаю зал заседаний. — С этими словами отец поднялся и направился вон. Я спешно принялась собирать свои бумажки и под всеобщее молчание поспешила из зала в хвосте пакистанской делегации.
«Вашингтон пост» походя заклеймила поведение отца в Совете Безопасности как «театрализованное представление». Перед нами же стояла драматическая дилемма: быть или не быть стране, существовать ли Пакистану на карте мира?
— Даже потерпев военное поражение в Дакке, мы не должны сдавать политических позиций, — говорил мне отец позже, шагая по улицам Нью-Йорка. — Покинув зал, я хотел показать, что, хотя нас можно сокрушить физически, наша воля и гордость несокрушимы.
Мы шагали и шагали, возбужденный отец возмущался последствиями ситуации для нашей страны.
— Если бы достигли политического решения, скажем, провели референдум под эгидой ООН, народ Восточного Пакистана мог бы проголосовать, решить, остаться ли частью нашей страны или выделиться в свое государство, Бангладеш. А теперь Пакистан покрыт позором поражения в войне с Индией. За это придется платить, и платить по самой высокой цене.
На следующее утро отец отправился в обратный путь, я возвратилась в Кембридж. А Дакка пала.
Потеря Бангладеш нанесла Пакистану сокрушительный удар. Последствия сказались сразу и во многих аспектах. Наша общая религия, ислам, как мы полагали, неразрывно сплотившая восток и запад страны через тысячу миль индийской территории, не смогла удержать страну от распада. Вера наша в выживание в границах единой страны покачнулась, связи между четырьмя провинциями, составляющими Западный Пакистан, ослабли до почти полного разрыва. Никогда еще не переживал Пакистан столь тяжких времен.
Не веря глазам, я наблюдала на телеэкране процедуру сдачи на ипподроме в Дакке. Побежденный генерал Ниязи приблизился к индийскому генералу Аурора, обменялся с ним личным оружием (они вместе обучались в Сэндхер-стеи)… обнял его! По-моему, Ниязи поступил бы более логично, пустив себе после поражения пулю в лоб.