«Мы не можем ни подтвердить, ни отрицать существование или несуществование в ЦРУ каких-либо данных по Вашему запросу о документах, касающихся Зульфикара Али Бхутто, — гласило сопровождающее письмо. — Такая информация, в случае ее существования, могла бы оказаться засекреченной по соображениям государственной безопасности. Настоящим мы не подтверждаем и не отрицаем существования таких документов. Таким образом, эта часть Вашего запроса относительно Зульфикара Али Бхутто отклоняется…»
То, что произошло в Пакистане в 1977 году, случилось потому, что существовали люди, которые позволили этому случиться. Если бы вожди ПНА действовали, исходя из интересов страны, а не из своих собственных, если бы начальник Генерального штаба действовал в национальных интересах Пакистана, а не в своих собственных, то правительство отца не было бы свергнуто. Это поучительный урок для нас всех, был и остается. Соединенные Штаты действовали в своих собственных — эгоистических — национальных интересах, но мы свои интересы не блюли. Некоторые выбирают легкий путь и валят всю ответственность за события 1976 года на США. Но если бы среди нас не оказалось коллаборационистов, людей, которые думали, как бы им дорваться до власти, не считаясь с интересами страны, то трагедии не случилось бы. Тогда, будучи студенткой Оксфорда, я этого еще не понимала.
Солнце уже ярко светило, когда я проснулась в свой 24-й день рождения, 21 июня. Днем ожидалась жара, я думала о празднике в саду Квин-Элизабет-хаус по случаю дня рождения и отъезда домой. Я пригласила всех, кто значился в моей оксфордской записной книжке и, судя по количеству присутствующих, похоже, что пришли все приглашенные. Над вазочками земляники со сливками мы обменивались адресами.
Печально, конечно, покидать Оксфорд и такую толпу добрых знакомых. Не хотелось расставаться и с моим желтеньким MGB, который Мир должен был продать для меня осенью. Четыре года автомобиль мой служил «доской объявлений» для записок друзей и подруг, а также для штрафных квитанций рьяных блюстителей правил парковки. С другой стороны, меня возбуждала перспектива возвращения в Пакистан. Отец рассказывал мне о своих касающихся меня прикидках: летняя работа в канцелярии премьер-министра и в совете провинций, чтобы ознакомиться со спецификой интересов провинций; в сентябре он собирался направить меня с пакистанской делегацией в ООН, «себя показать». В ноябре планировалась подготовка к экзамену в министерстве иностранных дел. Упорядоченное, чистенькое, аккуратное будущее.
Отец с таким же нетерпением ждал моего возвращения, как и мне не терпелось вернуться домой. «Сделаю все, что смогу, чтобы твое пребывание на родине доставило тебе удовольствие, — писал отец. — Освоишься — встанешь на ноги, заживешь самостоятельной жизнью. Конечно, придется тебе потерпеть мой несносный юмор. Что ж делать, не смогу я уже измениться в таком почтенном возрасте, хотя ради своей перворожденной очень и очень постараюсь. Знаю, трудновато придется, ибо твой темперамент моему не уступит; и у тебя слезки закапают, и у меня польются. Что ж, одна кровь в нас…
Но мы попытаемся понять друг друга. Ты ведь особа целеустремленная, с ясным умом, ты понимаешь, что в пустыне жарко, а на вершинах гор лежат снега. Найдешь ты свое солнце и свою радугу; дух твой крепок, мораль устойчива. Все будет наилучшим образом, и вместе мы осилим стоящие перед нами задачи, уверен в этом».
25 июня 1977 года я и Мир вылетели в Равалпинди к родителям. Шах Наваз вернулся из своей швейцарской школы, Санам из Гарварда. В последний раз семья наша собралась в полном составе.
5
ВОСПОМИНАНИЯ В АЛЬ-МУРТАЗЕ: ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИЗМЕНА ЗИИ УЛЬ-ХАКА
За окном февральское солнце сверкает на стволах винтовок наших тюремщиков. Пошел четвертый месяц заключения. Такое впечатление, что и сам дом стал пленником. Здесь отец принимал глав государств, среди которых шах Ирана из соседней Персии, правитель Абу-Даби и президент Объединенных Арабских Эмиратов шейх Зайед, Ага Хан принц Карим, сенатор Джордж Макговерн из США, британский министр Дункан Сэндис. Отец приглашал их на охоту, хотя сам охотиться не любил. Братья же мои одержимы этой забавой и не прочь были иной раз для поддержания авторитета гостя подстрелить за него птицу или оленя.