Возникает много вопросов, на которые нет ответа. По каким критериям произведены аресты лидеров оппозиции? Может быть, лишь для вида, может быть, Зия с ними в одной упряжке? Мы пытаемся найти логику в этой лишенной всякой логики череде событий, в этом нелогичном мире.
Почему Зия так долго выжидал? Беспорядки начали затихать в апреле, а несколько часов назад достигнуто соглашение.
— Зия просчитался, — поясняет отец. — Он думал, что переговоры с ПНА зайдут в тупик и у него появится предлог для взятия власти. И он ударил в последний момент, пока соглашение еще официально не подписано.
— Бог знает, что с нами случится, — тихо говорит мать. Она выходит в свою туалетную комнату, открывает сейф и возвращается с деньгами. — У вас уже есть билеты в Карачи на утро, — говорит она братьям, вручая им деньги. Мы с Беназир и Санам прибудем позже. Если к вечеру нас не будет, уезжайте за границу.
Почти два часа ночи. Мы ждем военных, которые должны забрать отца. Никто не хочет уходить. Что нас ждет? Может быть, генерал Зия ждал, пока мы все соберемся вместе, чтобы уничтожить одним ударом? Мрачная мысль. Пытаюсь ее отпихнуть от себя, но не получается. Вон, две дочери президента Муджиба пережили резню, потому что оказались за границей. Одна из них возглавила оппозицию. Может быть, пакистанская армия не хочет повторить ошибку бывших братьев по оружию.
Братья, сестра и я прибыли домой раздельно. Шах из Швейцарии, Санам из Гарварда, Мир и я из Оксфорда. Родители не разрешали нам путешествовать вместе, опасаясь непредвиденных ситуаций. «Слава Богу, вы завершили образование и вернулись домой, — радовался отец десятью днями раньше. — Теперь у меня будут помощники».
Мое рабочее место в секретариате премьер-министра, рядом с офисом отца. Я принесла присягу о неразглашении государственных тайн и принялась знакомиться с делами, подмечать тонкости, особенности. Как много может измениться за неделю. За считанные часы.
Мать включает радио, пытается найти какую-то информацию, но в такое позднее — или раннее — время сложно что-то услышать. Никаких новостей. Ждем военных. Отец как будто даже расслабился.
— Теперь с меня снята ответственность, — поясняет он. — Правление — нелегкая ноша, а теперь ее сняли с моих плеч. Пусть ее несут другие.
Мы сидим на диване в спальне родителей, отец привычно перебирает бумаги. Документы в одной из папок, черного цвета, он подписывает не читая.
— Моим первым актом на посту премьера стало подписание актов о замене смертных приговоров. Этим и завершаю. Читать просьбы о помиловании — неприятное занятие.
Я тянусь к нему, чтобы его обнять, но он меня мягко отстраняет:
— Не время для сентиментальности. Надо собраться, взять себя в руки.
Полтретьего, полчетвертого. Никто не появляется. Я беспокоюсь все больше. Что они замышляют? Около четырех прибывает военный секретарь отца. Глаза красные, вид помятый. Он прибыл из Генерального штаба, прямо от генерала Зия. Тот выражает сожаление в связи с невозможностью доставить отца в Ларкану. Взамен предлагает дачу в Мурри. Со всем надлежащим уважением. Отправление намечено на шесть утра.
— Почему это они так все на ходу меняют? — гадает Санам.
— Мой звонок, очевидно, смутил его, — поясняет отец. — Он, вероятно, еще выясняет, не успел ли я созвониться с верными мне офицерами и принять какие-то контрмеры перед звонком ему.
Снова ожидание. Через час один из слуг сообщает, что нашего управляющего только что разбудили и увезли, чтобы подготовить помещения в Мурри.
— Сначала он обещал визит в полтретьего. Уже шесть. Дача в Мурри не готова. Аресты остальных подготовлены и продуманы, но не мой, — спокойно говорит отец.
Слова его повисают в воздухе.
— Этот мерзавец хотел прирезать нас всех в постелях, — шепчет мне Шах.
— Идите, собирайтесь, — отсылает мать братьев. — У вас вылет в семь.
Мы пробуем поймать утреннюю семичасовую передачу Би-би-си на урду, но слышим лишь скупое сообщение о том, что армия взяла власть в Пакистане.
— Ты вплотную занималась вопросами правления в двух университетах, — обращается ко мне отец. — Как ты полагаешь, сдержит Зия обещание о выборах?
— Думаю, что да, папа, — киваю я, все еще одержимая студенческим идеализмом и академической логикой. — Выборы ему поднадзорны, он не даст оппозиции раскрыть рта насчет их подтасованности и несправедливости, он ничем не рискует.