— Не будь дурой, Пинки, — спокойно отметает мои доводы отец. — Армии не для того берут власть, чтобы ослаблять хватку. Не для того генералы совершают акт государственной измены, чтобы устраивать выборы и восстанавливать демократическое правление.
Повесив нос, я покидаю родительскую спальню и отправляюсь собирать вещи. Отец годами готовил нас к возможности быстро покинуть резиденцию премьера в Равалпинди. Хотя никогда я не думала, что придется это проделать под винтовочным дулом. Отец настаивал, что резиденция — не дом, а официальное правительственное здание, временное жилище. Он хотел, чтобы, проиграв выборы, он с семьей мог покинуть это здание быстро, без проволочек, в отличие, скажем, от его предшественника Яхья Хана, который месяцы тянул с выездом. «Не держите здесь больше, чем можете упаковать за день», — говорил нам отец. Это правило я, впрочем, нарушила, ибо две недели назад прибыла из Оксфорда со всем своим тамошним имуществом, с кучами книжек и одежек. Я собиралась переправить все это в Карачи, но постоянно откладывала, потому что была занята работой, помощью отцу.
Я собираю вещи, то и дело бегая в спальню родителей, чтобы военные не увезли отца без моего ведома. Под ноги лезет мой персидский кот Сахарок, чувствующий напряженность в настроении хозяйки. Он все время мяукает, трется о ноги. Комната постепенно пустеет.
— Уже восемь, — говорит, входя, мать, — а до сих пор никого. Адъютант отца сказал, что они еще не подготовили дом в Мурри. Но кто может знать… Слава Аллаху, хоть мальчики вырвались.
Дневной свет внес элемент упорядоченности и спокойствия. Я решала сложные задачи, связанные с упаковкой, тоже отвлеклась от мучительных раздумий. Войдя вместе с матерью в комнату к Санам, застала ее швыряющей в сундук одежду, фотоснимки, диски звукозаписи, даже старые экземпляры «Vogue» и «Harper's Bazaar».
— Не хочу, чтобы они лапали мои вещи, — сердито буркнула она, одетая в джинсы и свитер, с еще неубранными длинными волосами.
— Пинки, Санни! Скорей, папа уходит, — кричит мать около девяти утра.
— Джалди\ Скорей! Сахиб уходит! — горестно вторит ей наш слуга в тюрбане и красно-белой униформе обслуги премьер-министра. В глазах его слезы.
Чувствую, что и мои глаза наполняются слезами. Санам тоже моргает покрасневшими глазами.
— Как мы с такими глазами появимся перед отцом? — вырывается у меня.
— Скорей, у меня есть капли! — Санам разворачивается, я бегу за ней. Мы быстро закапываем друг другу в глаза капли и несемся по парадному белому с золотом коридору в выходу. За дверью, на газоне, хор стенаний прислуги.
Отец уже сидит в черном служебном «мерседесе». Машина трогается, мы с Санам прорываемся сквозь толпу слуг, размахиваем руками.
— До свидания, папа!
Отец поворачивается к нам, улыбается уголками губ, едва заметно кивает. Автомобиль с золотым плетением на номерной табличке премьер-министра исчезает за воротами.
Отца доставляют в Мурри под охраной военной колонны. Там он находится «под защитой» армии, якобы в интересах его личной безопасности — такой словесной мишурой военные часто прикрывают изоляцию, фактический арест своих противников. Три недели его продержат в особняке, выстроенном еще англичанами в холмах, постепенно повышающихся по мере приближения к Кашмиру. Там мы часто проводили летом выходные всей семьей, играли на белоколонной веранде в «скраббл». Теперь отец направляется туда в качестве узника. Его гражданское правительство более не существует. Снова Пакистаном правят генералы.
Мне, конечно, следовало бы понять окончательность путча, осознать, что арест отца знаменовал поражение демократии в Пакистане. Действие конституции 1973 года приостановлено. Введено военное положение. Но я вопреки здравому смыслу, с глупой наивностью цепляюсь за надуманные возражения, основывающиеся на академической премудрости, усвоенной мною за годы обучения. Зия тоже не устает твердить, что он лишен каких-либо политических амбиций, что армия не отступит от своего воинского долга, что единственная его цель — провести свободные и справедливые выборы, уже назначенные на октябрь того же года. И после выборов военные передадут всю полноту власти представителям народа. «Я торжественно обещаю, что не отступлю от данных целей и указанных сроков», — гладко лгал Зия перед объективами и микрофонами.
Указ военного положения № 5
Любой, организующий или посещающий собрание профсоюза, студенческого общества, политической партии без разрешения военной администрации, наказывается числом ударов до десяти и тюремным заключением до пяти лет.