— Ты в своём ли уме? — расхохоталась я. — Да весь мир знает о проказах доброго народа, они даже гордятся ими! Но обижать их не годится, только хуже сделаешь.
— Значит, мы умрём, — подытожил волшебник. — Хочешь, я спою тебе напоследок?
— Хочу, — согласилась я. — Но зачем нам с тобой умирать именно сейчас? Ты можешь усыпить добрый народ и вывести нас из заколдованного круга.
— Очень смешная шуточка, дочь ветров, — мрачно ответил Рейнеке и помахал в воздухе руками. — После твоего подарочка я ни на что уже не гожусь.
— Так попроси меня забрать его, сын земли, — предложила я. Сердце испуганно трепыхнулось. Нескоро мне удастся восполнить отобранное у мага.
— И ты молчала?! — вскочил на ноги волшебник. — Лика, дай только выбраться, и я сделаю из тебя отбивную!
— Сделай, — не стала спорить я. — Сядь, Рейнеке, есть вещи, которые не доверишь даже дочери ветров.
— Иными словами, магию я верну себя сам, — понял волшебник и послушно опустился на землю рядом со мной. — Что от меня требуется?
— Сначала — клятва. Обещай мне: ты вернёшь мне то, что я тебе дам, едва я об этом попрошу.
— Клянусь, — ответил маг, и я протянула ему рукоятью вперёд нож ветров.
— Проведи поперёк моих ударов, маг, и ты разрушишь запруду, — проговорила я. — Но будь осторожен: в твои руки вольётся больше волшебства, чем ты привык. Это вскоре пройдёт, не полагайся на новую силу.
Пока Рейнеке, закусив губу, выполнял мои указания, я мысленно оплакивала свою потерю. Отобрав у волшебника его магию, я могла рассчитывать вернуться в воздух ещё до исхода лета, а теперь… и нож ветров не та вещь, которой могут касаться руки смертных. Одна из нас, говорят, доверила оружие человеку, он не вернул — и она осталась жить с ним как его жена. Говорят, она и после смерти мужа не сможет освободиться. Но даже если смертный не нарушит клятвы… Его прикосновение всё равно останется со мной навсегда. Не стоило мне пить настой на семи травах тогда, на постоялом дворе…
— Поразительно! — воскликнул Рейнеке, честно возвращая мне нож. Я взялась за рукоять, и стриж обиженно щёлкнул клювом. — Мне кажется, я своими руками могу разобрать мир по брёвнышку.
— Начни с заколдованного круга, — предложила я, протягивая человеку гитару. — Эльфам стоило забрать скорее её, но музыка для них так же священна, как для вас — оружие.
— Ты хочешь, чтобы я песней разрушил эльфийские чары? — изумился маг.
— А чем ещё ты собрался бороться? — удивилась в свою очередь я. — Эльфы — сама жизнь этого мира, на них не действуют ни травы, ни заклинания, ни волшебные знаки. Между собой они соревнуются в музыке и во владении оружием, причём музыка намного важнее. Пой, Рейнеке, и ты вернёшь себе свободу.
— Сборище полоумных, — буркнул маг и коснулся струн.
В музыку гитары вплеталась магия, заглушая далёкое пение арфы. Эльфы сдались без борьбы, слишком мало они верили в людей, чтобы теперь отказаться послушать и понять, как далеко простираются способности смертных. А потом Рейнеке запел, и песня его, плавная и резкая, мелодичная и неправильная, с неясными перебоями, брала за сердце, пьянила точно так же, как тогда, осенью. Пьянила и усыпляла. Зря он назвал себя никудышным магом…
Тёмным пламенем дышит лес,
Ярым пламенем.
Сколько в мире ни есть чудес,
В храме каменном
В час осенний и в волчий час
Всех дивнее див,
Всех прекраснее без прикрас,
Будто древний миф,
Спит огонь, разгоняя тьму,
Душный морок зла.
Спи и ты, глядя на игру
Языков костра.
Твой усталость угасит взор,
Будто ночь искру.
И погладит, оставив спор,
Лапкой по виску
Собеседник извечный наш:
Тень земных страстей.
Воздух душен, и воздух вла-
Жен, и нет вестей
До утра, что могли бы сон
Потревожить твой.
Чуть поскрипывает крыльцо,
Дремлет век хромой.
Маг ненадолго умолк, и в воздухе плыли нежные переборы струн. Ветра не доносили до меня ни единого звука, кроме этой музыки: спал лес, спали птицы, спали звери и даже ночные бабочки уснули, сложив тусклые крылышки. Умолкли кузнечики, до того стрекотавшие в траве, и меня саму клонило в сон так, что я едва могла разомкнуть тяжёлые веки. А потом Рейнеке запел снова, и сон слетел с меня как подхваченная ветром листва. Чёрный волшебник пел о том, что сильфам всего дороже — о свободе и странствиях. Бесконечных странствиях по свету.