Но все же Милена Владиславовна встала раньше положенного, по внутреннему распорядку, завтрак в восемь утра. В мыслях опять одернула себя, ведь я обязана звать ее мама.
Пусть я скорее смогла бы назвать так кого угодно, но не ее. Даже брат больше походил на эту роль, был мне за всех. Проглотила вставший комом в горле кофе.
— Доброе утро всем, — родные руки опустились на плечи и утешительно сжали. Никита поцеловал меня в макушку. Отлично, дальше я буду не одна.
— Что с лицом? — вот уж, на что способна эта женщина, так это обратить внимание на внешние несовершенства. А потом макнуть тебя в них еще раз. И еще раз.
— Ничего, мам. Все отлично.
— Почему я так уверена, что именно ты имеешь к этому прямое отношение? — хмыкнула и злобно вперилась в меня. Мои глаза сами собой опустились на ее идеальный маникюр. В ней совершенно все. До тошноты.
— Мам, да прекрати ты уже. Она тут не при чем.
— Как ты появишься перед репортерами? У отца предвыборная кампания начинается со дня на день!
Чувствую себя на фронте, где с разных сторон летят снаряды. Достаточно неосторожного движения и тебя разорвет на жалкие ошметки.
Разумеется, только власть имеет значение. Скулы свело от того, как сильно я сжимала челюсть.
— Тебя волнует только это? — Никита сжал ладошками мои плечи, а затем резко отпустил. Атмосфера сгущалась.
Я чувствовала, что не могу больше находиться здесь. Но моя попытка сбежать быстро пресеклась отцом, который вольготно вошел в кухню, припечатывая всех злобным взглядом.
Если его вывести, все закончится плохо. А в том, что он зол, сомнений не было никаких.
— Да, интересно даже, как так вышло, что ты, выряженная как последняя шлюха, очутилась в окружении самого отпетого в городе криминального авторитета. У тебя волшебная способность портить репутацию не только себе, но и всей семье, — подошел ближе ко мне. В глазах бушевала злоба и та самая ненависть, всколыхнуть которую лишний раз было опасно для жизни.
Шрам на затылке начал ныть, ведь проявлением нежности у отца были никак не поцелуи. Отнюдь.
Ненависть и презрение наши постоянные спутники, и если раньше я была готова кричать от отчаяния, то сейчас в душе пусто. Главное, чтобы не воплотил в жизнь то, о чем настойчиво грозился не так давно.
Рука дернулась, взгляд потемнел, но потом он словно переключился на другую волну. Мы не одни. В углу стояла Олеся, наша домработница. Свидетель. Тонкая дорожка пота скатилась по спине. Выдохни.
— Ты что несешь? — буркнул Никита и сжал мою ладошку. — Ты что вообще несешь?! — начал наступать на отца, а я в очередной раз осознала, что мне надо прекратить это. Чудовище почти вышло из человеческого облика.
— Никит, не надо, — прикоснулась к спине, ощущая, как брат напрягся. Словно струна вытянулся, но от своего не отошел.
— Голосок поубавь, защитничек. Или ты забыл наш разговор? Я предупредил, — схватил брата за грудки и стряснул, а я в шоке отшатнулась. Оступилась о высокий барный стул и больно ударилась об угол стола. О чем речь? Неужели…
— Помню, — прошипел брат, сдерживаясь из последних сил. Брови сошлись на переносице, а глубокая морщина на лбу придала лицу еще более грозный вид.
Отец смерил нас угрожающим взглядом и, схватив бутылку воды со стола, вышел. Без тени эмоций на лице. Машина.
Мы оказались одни на кухне. Я даже не заметила, как мать поднялась и быстро ретировалась в самый разгар разборок. Словно нет скандала, словно все это никак ее не касается.
Почему в нашей семье никогда не было любви? Я часто думала об этом, но в конце концов прекратила изводить себя. Свыклась с мыслью, что родители — бесчувственные роботы с садистскими замашками.
Никита застонал и приложился кулаком к стене, оставляя в ней вмятину. Ошметки белой штукатурки опали на идеально чистый пол. Вновь несовершенство.
— Никита, — попыталась развернуть его к себе, но он лишь передернул плечами, смахивая мою руку. — Он опять угрожал тебе? Что ему надо?!
Неужели угрожал мной?
— Нет, — опустил голову и прижался лбом к стене.
— Почему ты не хочешь сказать правду?
— Да кому она нужна, правда эта? — отрешенно и как-то бесконечно печально прошептал брат. — Ни-ко-му.
Он в последний раз окинул меня болезненным взглядом и двинулся прочь. Звук тяжелых шагов отдавался внутри меня болезненными спазмами, уносящими в прошлое.
— Если ты будешь брыкаться, я уничтожу тебя. Запомни своей бестолковой головкой — мне от тебя нужно повиновение. Безукоризненное. Я сказал прыгать, а ты спрашиваешь, как высоко. Я сказал прийти на митинг — ты приходишь и мило вопишь в поддержку горячо любимого папочки. А в случае чего у меня всегда для тебя есть стимул — братик. Ты ведь не хочешь, чтобы у него были проблемы? А они ведь у него будут, если ты не будешь такой сговорчивой.