— Нет. Просто забавно, что вы тоже ошиблись. Он подсудимый.
— Странно, — не поверил Уильямс и вновь впился глазами в фотографию. — Вы знаете, кто это?
— Знаю. Ричард III.
Уильямс свистнул.
— Вот оно что. Принцы в Тауэре и так далее. Злой дядюшка. Конечно, если знать, тогда… А так, нет, никогда не подумаешь. Горбун, значит. Как старый Халсбери, у которого если и был недостаток, так это чрезмерная доброта. Он из кожи вон лез, только бы присудить поменьше.
— Вы помните, как были убиты принцы?
— Я помню только, что мать носила Ричарда два года.
— Да? Откуда вы это взяли?
— Из школьного учебника, наверно.
— Что за школа у вас была такая? Я ничего подобного не читал. Право, не исключено, что Библия и Шекспир не стареют благодаря учителям. Надо же так все переворачивать! Ну, а о человеке по имени Тиррел вы слышали?
— Да. Он служил во флоте и утонул в Египте.
— Да нет. Я об историческом Тирреле.
— Я же вам говорю, что знаю из истории только две даты: 1066 год [9] и 1603.
— А что было в 1603 году? — спросил Грант, все еще поглощенный мыслями о Тирреле.
— Мы навечно прицепили к себе Шотландию.
— Что ж, все лучше, чем ждать, когда они вцепятся нам в горло. Говорят, это Тиррел убрал мальчишек.
— Племянников? Зачем ему? Ладно, мне пора. Что-нибудь надо?
— Вы, кажется, собирались на Чэринг-Кросс-роуд?
— Да, в «Феникс».
— Могу я попросить вас об одолжении?
— Каком?
— Зайдите в книжный магазин и купите мне какую-нибудь историю Англии для взрослых. И еще, если удастся, «Жизнь Ричарда III».
— Конечно, о чем речь.
У двери Уильямс столкнулся с Амазонкой и застыл, пораженный зрелищем великанши в сестринской форме. В конце концов, едва слышно пробормотав «здравствуйте», он бросил вопросительный взгляд на Гранта и исчез в коридоре.
Амазонка сообщила, что должна идти к номеру четвертому купать его в ванне, но сначала ей непременно нужно убедиться в том, что он осознал…
— Что осознал?
— Каким благородным был король Ричард Львиное Сердце.
— Я еще не дошел до Ричарда I, но номер четвертый может подождать, пока вы мне расскажете все, что знаете о Ричарде III.
— Ах, бедные овечки! — вздохнула Амазонка, и ее большие коровьи глаза наполнились слезами.
— Кто?
— Прелестные маленькие мальчики. Мне в детстве иногда снилось, будто я сплю, а кто-то входит в комнату и накрывает мне лицо подушкой.
— Их задушили?
— Ну конечно. А вы разве не знали? Сэр Джеймс Тиррел приехал в Лондон, когда весь двор был в Варвике, и приказал Дайтону и Форресту их убить, а потом их закопали под лестницей и положили сверху много камней.
— Но об этом ничего не говорится в книгах, которые вы мне дали.
— Правильно, ведь это школьные учебники. В них никогда нет ничего интересного.
— Тогда позвольте вас спросить, откуда вы взяли милую историю о Тирреле?
— Это правда, — обиделась Амазонка. — Об этом есть у сэра Томаса Мора. А сэр Томас Мор был самым честным человеком во всей истории Англии.
— Согласен. С моей стороны было бы невежливо спорить с сэром Томасом Мором.
— Ну ладно. Об этом рассказывает сэр Томас Мор, а он жил в то время и был знаком со всеми.
— С Дайтоном и Форрестом?
— Ну конечно же нет. С Ричардом и бедняжкой королевой.
— С королевой? Женой Ричарда?
— Ну да!
— А почему «бедняжкой»?
— Все из-за него. Говорят, он ее отравил, потому что хотел жениться на своей племяннице.
— Зачем?
— Потому что она была настоящей наследницей.
— А, понятно. Он избавился от племянников, а потом хотел жениться на своей племяннице.
— Он же не мог жениться на них.
— Да уж такое, думаю, даже Ричарду III не приходило в голову.
— Вот он и решил жениться на Елизавете, чтобы чувствовать себя безопаснее на троне. Она потом вышла замуж за другого короля. Мне всегда нравилось, что в Елизавете немножко крови Плантагенетов. Я не в восторге от Тюдоров. Мне пора. Еще придет начальница, а номер четвертый не помыт.
— Наступит конец света.
— Нет, мой, — выходя из палаты, ответила Амазонка.
Грант снова взялся за книгу и попытался прояснить для себя события, происходившие во время войны Роз. Бесполезно. Армии слонялись по всей Англии. Йорки и Ланкастеры, как в сумасшедшем калейдоскопе, сменяли друг друга в качестве победителей, и даже делать попытку как-нибудь разобраться в этом было безнадежно.
Грант понял одно: беда заключалась не в самих стычках, а в том, что семена их были посеяны столетием раньше, когда был свергнут с престола Ричард II. Грант еще в юности четыре раза ходил смотреть «Ричарда Бордоского» в Новом театре и все помнил. Три поколения незаконно занявших престол Ланкастеров правили Англией: Генрих, преемник Ричарда, — несчастливо, но довольно благоразумно; шекспировский принц Гарри, мечтая о славе, сражался при Азенкуре. И, наконец, его слабоумный сын. Неудивительно, что народ вновь захотел законной власти, наблюдая, как глупцы, посланные Генрихом VI во Францию, проигрывают там сражение за сражением, тогда как сам Генрих лелеет мысль об основании Итона и умоляет придворных дам уменьшить декольте.
Все Ланкастеры оказались фанатиками, что особенно резко бросалось в глаза после довольно либерального правления Ричарда II, защитника идеи: «Живи и давай жить другим». Три правителя сменили друг друга, но все так же горели костры, на которых сжигали еретиков. Что ж тут удивительного, что в народе возникло недовольство?
Оно усилилось с тех пор, как люди увидели герцога Йоркского, талантливого, разумного, терпимого, законного наследника Ричарда III Может, никому особо и не хотелось, чтобы Йорк сверг простоватого Генриха, но уставшему народу нужно было, чтобы Йорк взял в свои руки правление страной и покончил с неразберихой.
Йорк попытался это сделать и погиб в сражении, а его семья потом много лет провела в изгнании.
Однако, когда волнения поутихли, на троне Англии оказался его сын, который сражался вместе с ним, и потекла простая, мирная жизнь поя властью молодого, светловолосого, очень красивого и распутного, что не мешало ему быть проницательным, Эдуарда IV.
Вот и все, что Грант узнал о войне Алой и Белой розы.
Оторвавшись от книги, он увидел прямо перед собой старшую сестру.
— Я стучала, — сказала она, — но вы были так поглощены чтением…
Она стояла неподвижно, стройная, отрешенная от всего, что было за пределами больницы, не менее элегантная, чем Марта, но с единственным украшением — серебряным значком медицинской школы, которую она закончила. Грант смотрел на нее и пытался представить, кому еще присуще столь же непоколебимое достоинство и самообладание, которыми отличаются старшие сестры больших больниц.
— Зачитался историей, — заговорил Грант. — Поздновато, конечно.
— Великолепный выбор, — вдруг сказала она. — Помогает установить перспективу. — Грант понял, что портрет ей знаком. — Вы за Йорков или Ланкастеров?
— Вы знаете, кто это?
— О да. Когда я была еще стажером, часто заходила в Национальную галерею. Денег получала мало, ноги болели ужасно, а там было тепло, спокойно и много скамеек. — Она грустно улыбнулась своим воспоминаниям. — Я любила там бывать, потому что портреты давали мне такое же ощущение перспективы, как хорошие исторические книги. Знаменитости. Они всю жизнь к чему-то стремились, а теперь от них остались лишь имена. Холст и краски. Насмотрелась я тогда на портреты. — Она взглянула на фотографию. — Несчастный человек, — неожиданно сказала она.
— Хирург считает, что в детстве он болел полиомиелитом.
— Полиомиелитом? — Она задумалась. — Может быть. Не знаю. Он мне всегда казался ужасно несчастным. У него самое грустное лицо изо всех, какие я когда-либо видела.
— Как вы думаете, художник рисовал его уже после убийства?
— Конечно. Он не принадлежит к тому типу людей, которым хоть что-то дается легко. Он не такой. Наверное, он знал, как… омерзительно его преступление.
— По-вашему, он был не в ладу со своей совестью?
— Это вы хорошо сказали. Да Он из тех людей, которые сначала чего-то очень хотят, а потом обнаруживают, что заплатили слишком дорого.