Охота на ворок, аресты обычно оставляли его разгоряченным. Возбужденным. Я об этом знала, но никогда не была рядом с ним в таком состоянии. Меня чуть не стошнило. Но если бы отстранилась после того, как сама стала инициатором такого интенсивного физического контакта, после того, как выразила свои чувства…
Я судорожно вздохнула и, закрыв глаза, прижалась к нему, желая, чтобы печаль, страх, тревога и отвращение, которые я в тот момент испытывала, превратились во что-то совершенно иное. Я терлась о его бедра своими. Боги, он был таким твердым. Я прикусила нижнюю губу и прильнула к нему еще ближе, заставляя вырвавшееся рыдание прозвучать как стон. Тристан резко вдохнул.
Паланкин резко накренился, и Тристан упал вперед, прижав меня к скамье.
– Прости, – извинился он, отстраняясь от меня. Тристан вспотел, и его лицо покраснело.
Он слегка улыбнулся мне, затем помог вернуться на скамью и сел рядом.
– Я умираю с голоду, – сказал он, поправляя ремень. – Может, заскочим в ресторан и пообедаем?
– Я тоже проголодалась, – ответила я, поправляя волосы и плащ и безумно радуясь, что мы сменили тему разговора и то, чем занимались.
Тристан высунул голову за полог паланкина и приказал магам отнести нас к месту, которое мы часто посещали.
Я закрыла глаза, пока он отдавал приказ, и медленно выдохнула.
После обеда мы встретились с Халейкой и Галеном, которые, как и предполагалось, флиртовали и поддразнивали друг друга настолько очевидно, что я готова была закричать: «Просто целуйтесь уже!» Я обрадовалась нашей встрече, пока Тристан не начал рассказывать им историю танцовщицы, которую он арестовал. От каждого его слова, ненависти, которую он к ней питал, от того, как он описывал безумие, увиденное в ее глазах, я чувствовала себя все хуже и хуже.
Я тут же придумала предлог, что мне нужно пройтись по магазинам, чтобы наконец уйти и заставить Тристана замолчать. Мы направились обратно к появляющимся то тут, то там торговым рядам.
Не успели мы вернуться в паланкин, как через несколько минут снова резко остановились. Тристан выглянул, чтобы проверить, в чем дело, и у меня внутри все сжалось. «Пожалуйста, только не еще один невинный человек с вороком, которого Тристану придется связать и арестовать».
– Мы решаем, как нам обойти толпу, – крикнул ведущий маг.
Я отдернула занавески. Сотни люмерианцев прижимались друг к другу, толкались и одергивали друг друга, все пытались добраться до центра круга, образовавшегося внутри толпы.
Крики и проклятия прорывались сквозь общий гул, когда искры магии вырывались из обнаженных посохов. Пятеро сотури Ка Кормака в серебряных доспехах вытащили молодого сотуриона в центр, втянув его в драку.
Он выглядел ненамного старше меня, возможно, ровесник Тристана. Его доспехи были простыми, черная кожа поверх металла, а зеленый плащ сотуриона порвался и испачкался. Он не относился ни к какому из кавимов в Бамарии. И не к Кортерии тоже.
– Где наши караульные? Почему они не остановят этих сотури? – прорычала я.
– Сотури и делают это, – ответил Тристан.
– Они не могут. Уличные драки запрещены.
– Скажи им это. – Голос Тристана был полон сарказма.
– Мориэлы недоделанные, – выругалась я. Сотури Ка Кормака были на дежурстве, но эти скоты не выполняли свою работу – как обычно, именно они создавали хаос.
«Люди должны продолжать верить. Мы сильны и должны такими казаться, чтобы напомнить всем о могуществе Ка Батавии».
Во мне разгорелось неистовое желание все исправить. Я ничем не смогла помочь Джулс. Я не смогла помочь той девушке, потому что слишком многое было поставлено на карту. Но это? Тут я могла бы что-нибудь сделать.
Я отодвинула полог.
– Опустите нас.
Тристан выпучил глаза.
– Что? Лир, нет, я пошутил. Ты не можешь туда пойти! Безумство Литии, ты с ума сошла?
– Я в здравом уме и должна это сделать. Мы не можем позволить такие драки. Особенно сегодня.
– Но как ты собираешься это остановить? – Он ухватился за скамью, когда паланкин дернулся, и мы опустились на землю. – Лир, подумай! Там целая толпа людей, и ни одного сотуриона из Ка Батавии поблизости.
– Есть я, – взревела я, когда крики стали громче.
Тристан покачал головой, его рука уже покоилась на рукояти посоха.