Лицо Мари порозовело от волнения, когда она сказала:
— Папа завещал мне «Бори»! Мой дом! Я знала, что он мой, что несправедливо было выгонять нас оттуда…
Элоди кивнула и произнесла несколько довольно грубых слов в адрес покойного Макария. Адриан щедро вознаградил ее за хлопоты и честность. Вместе они позавтракали, и Элоди отправилась на вокзал ждать обратного поезда. Нанетт обняла ее на прощание.
— Мы с вами теперь прямо как одна семья! — воскликнула Элоди, когда пришло время прощаться. — До скорой встречи в Прессиньяке, мадам Мари!
Месяц спустя, в субботу, Мари подкрасилась и принарядилась. Вся семья собиралась ехать в Прессиньяк.
К встрече с любимым домом Мари купила новое платье и попросила Ману сделать ей модную прическу. Средняя дочь охотно ее подстригла. Условились, что Лизон и Венсан вместе с Жаком сразу отправятся в «Бори», не заезжая в Обазин.
Матильда очень изменилась с трагического дня своего ареста — стала менее эгоистичной, более рассудительной. Ее любовь к матери переросла в безграничное обожание. По большому секрету она призналась Мари, что со своим женихом наконец познала радость взаимной любви.
Камилла, которой недавно исполнилось двенадцать, подросла и похорошела. Она была точной копией своей матери в том же возрасте. Девочка сгорала от нетерпения, так ей хотелось увидеть Прессиньяк, колокол по имени Мария-Антуанетта, пруд Шоффи, небольшую речушку, сам «Бори» и остальные чудеса, о которых рассказывала мать.
Поль, хотя еще и не совсем поправился, тоже решил ехать. Меньше всего энтузиазма проявлял Адриан. Он часто шутил, что «у супруги, похоже, одно на уме — запереться в „Бори“ и жить там безвылазно».
Мари ушла из школы. На ее место взяли молоденькую выпускницу института.
Не стала она возвращаться и на работу в приют. В стенах старинного аббатства обитало слишком много дорогих сердцу призраков прошлого — сироты, мечтавшей обрести родителей, другой девочки — голубоглазой Леони, и Жака, отца Пьера, сеющего фасоль на огороде…
Спокойная жизнь с Адрианом — что могло быть лучше? У них было множество планов: съездить в Париж, посетить Лувр, увидеть Версаль, отправиться в Грецию и, конечно же, в Италию…
Мари смотрела вперед, зная, что в любую секунду может показаться окруженный парком Большой дом на холме. Пока они ехали, она без конца рассказывала Камилле о «Бори». Внимательно слушала рассказ матери и Матильда, которая совершенно не помнила эти места.
— В парке есть огромная ель, а под ней — каменная скамья. И всюду — кусты красных роз… Рядом с домом находится конюшня. У меня была своя рыжая лошадка, очень послушная. Гостиная обшита дубовыми панелями, а в кухне — огромная чугунная печь!
За окнами автомобиля проплывали знакомые пейзажи. Нанетт, которую долгая поездка совсем не утомила, широко улыбалась. Камилла, Поль и Ману с удовольствием слушали ее рассказы о ферме, об овцах и коровах и, конечно, о том, как однажды в дождливый вечер на ферму приехала их мать:
— Она тогда была совсем крошка, наша Мари! Мокрая насквозь, в грязных башмаках… И всего боялась! А уж худенькая… Такая, как ты, Камилла! Но у тебя, мое золото, щечки розовенькие, а она была бледная, страшно смотреть! Потом-то я ее откормила — щечки округлились, появился румянец… А сразу по приезде она заболела. Я уж и не думала, что поправится… И все из-за хозяйки. Злая была женщина Амели Кюзенак!
Воспоминания сменяли одно другое. Мари чувствовала, как нарастает волнение и нетерпение. Наконец показалась колокольня прессиньякской церкви, потом и обсаженная липами площадь. Когда они проезжали мимо школы, Адриан снизил скорость.
— Смотрите, Лизон уже приехала! — воскликнула Камилла.
Это была чистая правда: Лизон и ее семейство приехали в Прессиньяк раньше, чем планировали, и решили погулять по городку. Поскольку оба были учителями, неудивительно, что ноги сами привели их к местной школе.
Так и вышло, что в дом на холме семья явилась в полном составе. Мари предварительно съездила в Брив и уладила с нотариусом все вопросы относительно прав собственности на дом и землю. С трудом сдерживая слезы, Мари вошла в парк. Сжав в кулаке ключ, она подошла к крыльцу. Бледность ее напряженного лица встревожила Поля. Когда сын спросил, все ли в порядке, она ответила изменившимся голосом: