— Камилла! — воскликнула Мари. — Не слишком ли ты юная, чтобы думать о свадьбе? Я-то была уверена, что ты пошла спать одновременно с отцом. И давно ты за нами шпионишь, вместо того чтобы лежать в кровати?
— Мамочка, мне совсем не хочется спать! И я только что спустилась, честное слово!
В свои двенадцать с половиной Камилла была девочкой невысокой, в очертаниях ее тела и повадках еще оставалось что-то от свойственной детям грации, однако давала о себе знать подростковая неуклюжесть. Темно-каштановые волосы струились по плечам. Жители Обазина сходились во мнении, что девочка унаследовала тонкие гармоничные черты своей матери, Мари Меснье, одной из самых уважаемых учительниц кантона.
Жизнерадостная и ласковая, Камилла танцующей походкой приблизилась к матери и прижалась щекой к вскормившей ее округлой груди.
— Мамочка, не ругай меня! Я услышала громкий голос Нанетт и прибежала! И потом, в моей комнате стало прохладно, а здесь, в кухне, есть печка, от которой тепло!
— Тогда ты правильно сделала, что спустилась. — Мари вздохнула. — На улице идет снег, представляешь? Я увидела первые снежинки, когда закрывала ставни. Если не потеплеет, скоро площадь станет совсем белой. Помнишь, пять лет назад снег шел почти всю неделю! И вы с Полем целый день лепили в саду снеговика. Щеки у вас раскраснелись, и вы были так заняты, что даже забыли про полдник!
— А утром мы играли у фонтана вместе с другими детьми! Мамочка, пойдем завтра гулять вдвоем, хорошо?
— Обещаю, дорогая!
Камилла захлопала в ладоши от радости. Теперь-то ей точно еще долго не удастся заснуть. Она закружилась по кухне и, подскочив к Нанетт, порывисто расцеловала ее в обе щеки.
— Ты слышишь, бабушка Нан! У меня лучшая мама на свете!
— Чистая правда! — негромко ответила на это Нанетт и поправила свой чепец.
Камилла просто обожала мать. Она с любовью посмотрела на излучающее ласку лицо Мари. Сияющие золотисто-карие глаза, розовые, пухлые, красиво очерченные губы, овал лица, как у мадонн на полотнах итальянских мастеров, густая копна каштановых кудрей… В глубине души девочка всегда мечтала когда-нибудь стать такой же красивой. Но сегодня Мари выглядела обеспокоенной, и Камилла это заметила.
— Мамочка, ты грустная! Это потому, что папа ушел спать так рано сегодня? Ему, бедному, пришлось ехать в каменоломню, а там так холодно! Он даже клевал носом за столом.
— Я все это знаю, дорогая, — сказала Мари. — Адриан много ездит, поэтому очень устает, но он занят благим делом. Не беспокойся обо мне. У меня появилась идея: что, если мы поджарим каштанов? У нас их еще немного осталось. Что скажешь, Нанетт?
Старушка как раз ворошила угли в печи. Она прищурила свои серые глаза, как если бы мысленно прикидывала, сколько еще каштанов осталось у них в запасе. По правде говоря, ей очень нравилось, когда невестка, которую она воспитывала как родную дочь, интересовалась ее мнением или спрашивала у нее совета. В такие моменты Нанетт словно бы возвращалась в те времена, когда жизнь в «Бори» текла по установленному ею порядку. В одно мгновение забывались прожитые годы с их горестями, потерями, расставание с землей, на которой она так долго жила… После продолжительной паузы, необходимой для придания ответу требуемой значительности, она сказала одобрительно:
— Почему бы и не поджарить? Наша Камилла любит жареные каштаны. Да и я тоже не откажусь.
Мари с улыбкой посмотрела на своенравную старушку. В сопровождении дочери она направилась к кладовой. В четыре руки они выгребли из песка несколько пригоршней каштанов. Это был наилучший способ их хранения. В Коррезе каждую осень молодежь собирала каштаны, стараясь не пораниться о колючую кожуру. Этот «сбор урожая» становился для них веселой игрой: кто наберет больше всех? Поэтому каштанов обычно хватало до следующего урожая.
Потом они втроем устроились у печки и стали надрезать каштаны один за другим, чтобы они не лопнули на огне.
— Какое у нас будет угощение! — шепотом восхитилась Камилла. — У меня уже слюнки текут!
— А мне это напоминает о «Бори», — сказала Мари. — Мы часто ели каштаны в те годы…
Голос Мари дрогнул. Столько ярких воспоминаний было связано с этим знакомым словом — «Бори»! Она закрыла глаза, и дом предстал перед ее мысленным взором так же отчетливо, как если бы она на него смотрела. Он возвышался на холме, окруженный большим парком, в глубине которого росла громадная ель. Чуть ниже, у Волчьего леса, располагалась ферма, где жила Нанетт… Там, в лимузенской Шаранте… Перед ее домом однажды зимним вечером мадам Кюзенак оставила Мари, промокшую насквозь и дрожащую от холода после долгой поездки, часть которой девочке пришлось проделать на запятках экипажа…