— Если я вас верно услышал, — осторожно начал американец, — вы говорите о том, что не столь важно, во что именно верят люди, лишь бы они безоговорочно исповедовали одно-единственное вероучение, одобренное вашей конторой. Единство в вере означает единство силы.
Браун широко улыбнулся и кивнул:
— Вы очень проницательны. Мудро, что вы не прогуливали лекции по религиоведению.
Американец уставился на него с ошарашенным видом. Кардинал рассмеялся:
— Разумеется, мы осведомлены о вашей успеваемости в колледже. И вообще мы знаем о вашем прошлом гораздо больше, чем ваш нынешний работодатель. — Голос Брауна неожиданно зазвучал серьезно. — Вы верите, что наша цель оправдывает средства? Вы готовы отдать за нее жизнь?
Американец нахмурился. Он мог соврать не моргнув глазом и тут же забыть об этом, но если речь шла о Боге, он всегда был честен.
— Прошу прощения, Ваше Преосвященство, но мне нужно подумать, — только и сумел ответить он. Потом задумчиво пожевал нижнюю губу, взглянул в окно на нестерпимое сияние солнца. Его сердце гулко стучало, в горле пересохло. В тишине за его спиной оглушительно тикали часы.
Кардинал терпеливо ждал. В конце концов американец посмотрел на него и сказал:
— Насчет первого — скорее всего, так и есть. Но второе… — Он в сомнении покачал головой. — Даже не знаю. Я вообще не уверен, что человек может ответить на этот вопрос до того, как придет время умирать. — И американец нерешительно взглянул на Брауна.
— Замечательно, — сказал кардинал. У американца как гора с плеч свалилась. — Откровенный ответ, и я ему верю, — продолжил Браун. Затем маска доброжелательности исчезла, и миру явился ледяной лик Асессора. — Отец Всемогущий примет ваши наилучшие намерения, меня же устроят лишь наилучшие результаты вашей работы. Я ясно выразился? — Американец кивнул. — Согласны ли вы принимать меня как вашего единственного пастыря и исповедника? — Американец снова кивнул. — Готовы ли вы буквально следовать моим указаниям, зная, что за малейшее ослушание вас предадут анафеме?
Американец долго смотрел на него ошеломленным немигающим взглядом, потом медленно кивнул:
— Да, Ваше Преосвященство.
— Хорошо, — сказал кардинал. — Вы наверняка слышали о Туринской плащанице?
Американец кивнул:
— Конечно. Кто же не слышал? Считается посмертным покровом Иисуса Христа. Узкая холстина, на которой осталось изображение распятого человека. Следы от ран, стигматы, физические параметры — все совпадает с отчетами о смерти Христа. Помнится, было время, когда ломали копья, пытаясь выяснить, правомерно ли называть ее истинной реликвией.
Браун сделал паузу, чтобы отхлебнуть чаю. Затем промокнул салфеткой губы.
— Весьма кратко, но для официальной версии сгодится. — Кардинал откинулся на спинку кресла и понизил голос: — Как вы, должно быть, наслышаны, Ватикан никогда официально не освящал Туринскую плащаницу как подлинные погребальные пелена Иисуса Христа. Если вы соберете воедино все части Креста Господня, освященные Ватиканом как «подлинные», у вас получится средних размеров лесопилка. И в то же время Ватикан официально отказывается освящать Туринскую плащаницу. Почему? — Вопрос Брауна был явно риторическим. — Потому что мы боимся — вот почему. Потому что мы знаем о существовании другой плащаницы — в прекрасном состоянии, с неопровержимыми доказательствами и неопровержимыми документами, подтвержденными самыми неопровержимыми источниками. И если мы благословим эту плащаницу со всей ее смутной историей, боюсь, однажды нам еще раз придется сделать то же самое, когда появится вторая.