Затем, как и почти каждый вечер перед ужином, Зоя закрыла глаза и постаралась припомнить. Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Она вспомнила до мельчайших деталей все, кроме самых первых дней, когда из Москвы с сумкой, набитой химией, приехали русские.
Они выпотрошили ее память в поисках картины, используя наркотики, разметавшие ее сознание, точно сквозняк — листы бумаги из стопки. И каждый вечер она подбирала очередной лист, чтобы положить его на место в нужном порядке.
Первый укол вызвал непрошеный сон, пока она ждала лифта в отеле «Озерный рай». В нахлынувшем дурмане она чувствовала, как ее поддерживают чьи-то руки, слышала голоса — несколько русских, но в основном немецкие.
— Давайте, пока все здесь, прихватим и профессора, — сказал немец. Зоя хотела закричать, но ужас лишил ее голоса.
— Нет, — безапелляционно заявил другой немец, — это слишком. Два тела — умножай обычные напряги на два. Если она скажет, что он что-то знает, мы всегда сможем прихватить его позже.
И все, включая звуки, накрыла черная пелена.
Зоя пришла в себя на старом промышленном складе, ставшем ее тюрьмой. Сначала — много холода и никакой еды. Потом — много теплой еды и одеяла. Дни лишений сменяли дни комфорта, отчаяние сменяла надежда, настроение и удача менялись с каждым дознавателем. Она рассказала им все, но те считали, что она знает о картине больше. Вот тогда они и вломились в ее сознание. Психотропная дрянь превратила время в бесконечный сумасшедший сон в полуживом, полубессознательном марлевом полузабытьи.
Она попыталась вспомнить украденные ими дни — ее брови сошлись на переносице, но память заклинило намертво. Она чувствовала неясное эмоциональное притяжение своих воспоминаний, но те по-прежнему оставались нечеткими перед ее мысленным взором.
— Проклятье, — пробормотала она на выдохе. Все по-прежнему оставалось нечетким, вплоть до первых туманных воспоминаний о голосе Талии, который говорил, что ей не повредит квалифицированная помощь в систематизации, описи и оценке всего, что вывезено из особняка Вилли Макса.
— Дайте ей шанс, — звучало искреннее контральто в серой дымке первого четкого воспоминания. — Смотрите, если она не справится, ее всегда можно отправить в Ригу в бочках с мазутом. Но сейчас мне нужна ее голова и руки без отрыва от туловища.
Милая Талия.
Теперь, в импровизированной тишине, Зоя раскачивалась на койке, пытаясь восстановить память.
Но вместо этого она вдруг вспомнила лицо Сета. Черты его уже выцветали, как фотография, оставленная на солнце. Прошедшие месяцы размыли детали. Первое время она даже плакала, осознав, что начинает забывать его лицо. Но потом произошла странная вещь. По мере того, как черты лица Сета стирались из памяти, она все яснее видела его глаза. Каждую прожилку в радужке глаза — и лишь общие очертания всего лица. Как будто художник тщательно выписал глаза, оставив лицо в наброске.
Тем не менее глаз было достаточно. Сидя и размышляя, Зоя поняла, что и всегда их было достаточно, так правдиво они отражали суть их владельца. Она смотрела в его глаза, как другие смотрят на небо, чтобы предсказывать погоду. В его глазах, как и в небе, цвет отражал настроение. Они были голубыми, когда он о чем-то глубоко задумывался, серыми — когда выматывался на тренировках, цвета морской волны — в печали или меланхолии, и зелеными, почти изумрудными — после секса.
Воспоминания нахлынули потоком, принеся с собой горечь утраты, от которой было так же больно, как от всех последних месяцев. Она пыталась вспомнить его голос или его ладони на своей груди, но пропало все — все, кроме глаз. Непроизвольно подступили слезы. Ей так его не хватало.
Она попыталась отогнать от себя печаль, откинула голову и обеими руками помассировала сзади напряженную шею. Открыла глаза. Тени от стропил, ржавых железных труб и разбрызгивателей противопожарной системы образовывали четкий геометрический узор на пожелтевших от времени досках над ее головой.
И тут она краем глаза заметила какое-то движение. Повернула голову: дверь медленно открывается. Зоя тут же вытащила импровизированные беруши и вскочила, пока ее громадный тюремщик медлил в дверном проеме. Глыбообразный гигант, чьи конечности казались слишком короткими для торса; где-то в его огромном кулаке затерялся бумажный пакет «Мовенпик» с ее обедом.