Зоя поставила бокал на край стола из стекла и хрома, встала и потянулась.
— Раньше я никогда не заходила дальше реставрационной комнаты, но в то утро я дошла до двери в дальнем ее углу, которая обычно была заперта на висячий замок. В то утро замок был не заперт, и я зашла в комнату, где света было даже больше, чем в художественной мастерской Эрика. Так же, как в реставрационной, на мольбертах стояли шедевры, которых я не видела и о которых даже не слышала. Там были Моне, Ван Гог и Мондриан — множество мольбертов с их полотнами. Подойдя ближе, я увидела, что ни одна картина не подписана. А Моне и Ван Гог были даже не закончены. У меня мелькнула догадка, и тут же я услышала за спиной шаги. Я повернулась и увидела в дверях Эрика — его лицо выражало смесь гнева, удивления и страха. На мгновение мне показалось, что его глазами на меня взглянули безумие и смерть, но это мгновение было таким мимолетным, что я до сих пор не уверена, может, мне это просто показалось.
— Людей убивали и по менее существенным поводам, чем амбиции художника, — сказала Талия, — не говоря уже о деньгах.
— Он мог. Ага, — сказала Зоя. Задумчиво гуляя по комнате, она погладила греческий мраморный бюст III века по щеке костяшкой пальца и повернулась к Талии. — Но он только сказал: «Это ведь останется нашим секретом, киса, правда?» — потом обнял меня за талию, и я растаяла. Кивнула. Но потом откуда-то во мне взялись силы и остаток разума, чтобы сделать шаг назад и заключить бесценную сделку. «Согласна, — сказала я ему, — но при одном условии: ты научишь меня всем своим трюкам». Он вздрогнул, будто я ему пощечину влепила. В глазах снова проскочила искра безумной жажды убийства и тут же погасла. Он согласился.
Зоя вернулась к своему креслу и снова уселась.
— На этом наш бесподобный секс закончился. Я стала ученицей, угрозой и обязательством, и до конца лета его простыни не остывали от непрекращавшегося потока тусовщиц, проходивших через его постель и до моего появления. Тогда я поняла, как он на самом деле тщеславен, насколько ему ничего не нужно, кроме его искусства, и что я в любом случае получила бы отставку через пару недель.
— Должно быть, это было больно, — посочувствовала Талия.
— Не особо, — покачала головой Зоя. — Это случилось уже когда я выяснила, насколько сама одержима искусством. Секс был замечательным, к совершеннолетию он на многое открыл мне глаза, но все это не имело особого значения, потому что остаток лета я провела за изучением самых передовых методов подделки. Многие и сейчас знакомы далеко не всем ловцам фальсификаторов.
— Замечательно, — прокомментировала Талия. — И что, он все еще подделывает мастеров? Его работы ведь продаются очень недурно.
Где-то в глубине склада громыхнула железная дверь.
— Идет, — сказала Талия и стала спешно уничтожать улики набега на запасы коллекционного вина Вилли Макса. Зоя спешно унесла бокалы на рабочую территорию и поставила их за полку.
— Нет, он больше не занимается подделками, — ответила она. — Но фальшивки помогли его карьере в той же степени, что и его талант.
— Как это?
— Ну, сначала он делал фальшивки для денег, потом — из мести.
— Мести?
— Он намечал себе критиков, которые его отвергали, — а таких было большинство. Как ты знаешь, критики — создания мимолетных модных поветрий, а не здравого смысла и крепкого суждения. Сначала Эрик хотел их уничтожить — и с парочкой это ему удалось.
— Как?
— Ну, фон Глейк из Гамбурга был одним из самых непримиримых его критиков…
— Фон Глейк? — мягко переспросила Талия. — Его репутация была уничтожена в связи с подделками.
— Не случайно, — продолжала Зоя. — Так уж вышло, что фон Глейк много разглагольствовал о том, какой он великий специалист по Джексону Поллоку.
— По чиханию краской на холст.
— Точно, — согласилась Зоя. — И Эрик принялся выдавать на-гора «неоткрытых» Поллоков… думаю, каждая картина занимала у него не больше получаса. Реставрационный бизнес помог Эрику «отмыть» фальшивки через неразборчивых покупателей, не открывая реального источника их появления. Как и планировалось, фон Глейк едва не рехнулся от открытия «неоткрытых» Поллоков, повсюду их превозносил, заверял их подлинность, чуть не облизывал их. А потом — серия анонимных намеков владельцам галерей и коллекционерам, купивших картины, на маленькие скрытые несоответствия, которые он позаботился туда вписать.