Но Бондже, догадываясь о намерениях Тэкджина, держался от него на расстоянии и втайне от всех не считал его за свою родню. И вот, что-то задумав, под предлогом показа жатвы, взял с собой в поле Сонсу.
Как только они приблизились к деревне, из домов вышли фермеры, снимавшие у Бондже в аренду землю. За ними поспешно выбежали и слуги; на ходу перехватив уздечки ослов, отвели их в загон, а для хозяев, нарочито суетясь, разостлали подстилку на террасе. Сонсу обратил внимание на девочку-служанку, несшую на задний двор пучок свежего кунжута. Почему-то она напомнила ему Ёнсун.
— Гости дорогие, пожалуйста, проходите в дом. Издалека ведь приехали… — кланяясь и потирая руки, проговорил старый фермер.
Сонсу отвел взгляд от сеней, где скрылась девочка, прошел за Бондже и уселся на террасе. Дом, в котором они остановились, считался лучшим из всех домов в этой деревне, хотя жизнь его обитателей оставляла желать гораздо лучшего.
И все-таки гостей угощали курицей, рисом с красной фасолью и вином, специально сбереженным для особого случая. С заднего двора появилась та же девочка-служанка, она принесла напиток, приготовленный из поджаренного риса. Вблизи ее загорелое лицо было совсем не похоже на Ёнсун, но, как показалось Сонсу, именно ясные глаза этой девочки делали их похожими.
— Гапсун! Отнеси-ка курицы в дом Ттондоля, — послышался голос с кухни.
«По-видимому, решили поделиться угощением с родными… Гапсун? Ёнсун…» — задумался над схожестью имен Сонсу. Он повернулся в ту сторону, где слабо горела керосиновая лампа. «Какими короткими стали дни», — неожиданно для себя подумал он.
Спустилась ночь, и все вокруг было таким тихим и необычным. В траве шумно стрекотали сверчки, а на небе одна за другой загорались звезды.
— Простите, что так скромно вас угощаем, — через некоторое время к ним подошел старый фермер, он почтительно наклонился и расположился рядом на террасе.
— Расскажи-ка, каким выдался этот год? Ячмень хотя и не уродился, для урожая риса погода хорошая стояла, — потягивая сигарету, издалека стал расспрашивать Бондже.
— Хоть вы и говорите, что погода была хорошей, а всего не предугадать… Вам нужно кое-что объяснить…
— Какие еще объяснения? Это значит, что в такой урожайный год, как этот, вы так ничего и не собрали?
— Видите ли, ребенок у нас заболел, к тому же в рисовых полях было столько вредных насекомых, что мы не смогли все спасти, — старый фермер исподлобья стал заискивающе заглядывать в глаза Бондже.
— Уже который год ты мне рассказываешь одно и то же, а отдавать долг надо в срок, несмотря ни на что, — отрезал Бондже, нахмурил брови и отвернулся.
— Этой осенью нам и дочь замуж выдать надо…
Бондже оставался непреклонным. Во дворе столпились и другие работники, видимо, у них тоже было что сказать, но, почувствовав создавшуюся атмосферу, не могли вымолвить и слова.
Когда все разошлись по домам, уже глубокой ночью Сонсу высказал Бондже свое сочувствие по поводу дел на ферме.
— Да они всегда так говорят! Ты не должен верить ни единому их слову! Они никогда не захотят отдать своего урожая, ради которого круглый год, истекая потом и кровью, трудились на полях. Но и у милосердия должен быть предел, так как чем больше идешь на уступки, тем больше они ждут от тебя. Таковы уж люди — жадные. Ты всегда должен помнить, когда меня не будет на этом свете, — нельзя быть таким уступчивым, — сказал Бондже и твердо посмотрел прямо в глаза Сонсу.
Слишком много забот было у старика. Как ему было не беспокоиться о слабом и мягкосердечном Сонсу, как ему было не беспокоиться о своем возрасте, ведь не так уж и много осталось ему жить. Если раньше он умел внимательно рассматривать каждую проблему своих работников, был весьма великодушен и милостив к ним, то в присутствии Сонсу, чтобы показать ему пример, старику приходилось умышленно вести себя строго и непоколебимо.
Если бы Бондже хоть немного доверял своему зятю, может быть, он и попросил бы его позаботиться после смерти о своих владениях, но старику приходилось быть все время начеку. Иначе, стоило ему немного ошибиться, как родственники зятя могли прибрать к рукам все его имения. Бондже не мог довериться и своей жене, простоватой и недалекой в расчетах, которая думала только о своей больной дочери.
«Мне уже пятьдесят семь; если Сонсу умрет молодым и не оставит наследника, наш род канет в небытие навсегда…» — множество беспокойных мыслей не давали Бондже уснуть.
На следующий год, ранней весной старик Бондже отправился охотиться на оленей, и Сонсу впервые сопровождал его. Каждую весну, по старой традиции, жители Тонёна преподносили мясо оленей в подарок вану. Сначала добычу привозили в деревню, мясо разрезали на тонкие куски, вымачивали в грудном молоке кормящих женщин и сушили в тени, после чего отправляли в Сеул в дар от жителей.