Но засыпать нельзя. Плохая привычка — спать вечером. Нужно перетерпеть хотя бы пару часов.
Из ящика письменного стола Гведолин извлекла жестяную коробочку — черную, расписанную золотыми цветами и птицами. Помниться, она привезла ее из самого Лимна. Как давно это было… Тридцать восемь или даже сорок лет назад…
В коробочке хранился душистый, терпкий, неизменно ароматный табак самого высшего сорта.
Курила она редко. Обычно, в минуты душевного смятения или когда нужно было что-то серьезно обдумать. Как сейчас.
Дурацкая привычка, в самом деле. От Шебко чего только не наберешься…
Плотно набив трубку табаком, Гведолин несколько раз чихнула, потянулась за тонкой деревянной щепой для розжига. Сунула ее в камин — огонь добродушно лизнул подношение. Прикурила, затянулась.
Замерла.
И выдохнула струйку теплого дыма.
Мысли взбодрились.
Нужно, нет, просто необходимо все рассказать Калену. Про него самого. Про то, что его волчья ипостась, спящая все эти годы, неизвестно как и непонятно почему пробудилась. И теперь мир для него, ровно, как и для всех них в свое время, уже никогда не станет прежним. Бывшие друзья — из людей, скорее всего, станут врагами. Черное обернется белым, а белое — черным. И будет всегда не хватать знаний. И будут терзать сомнения и соблазны. И будет мучительно душно, до слез, и обидно, до тошноты, от ненависти к себе. От того, что ты — не такой как все. От того, что ты — другой. От того, что тебе не место в этом черством мире.
А еще будет очень страшно. Потому что в любой момент о тебе могут узнать дознаватели. Раньше ловили и казнили всех нелюдей, без разбора. Но Гведолин, наверное, повезло, она — ведьма. Помниться, аккурат после рождения Элины, ведьм перестали массово сжигать на кострах. Ведь пока в ведьме спит стихийный дар, она не опасна для общества. Выдадут письменное свидетельство, нужно будет проходить проверки. Раз в три месяца. Или чаще. Как решит поставленный над ведьмой дознаватель…
Гведолин поежилась. Подавилась и закашлялась табачным дымом. Что-то она недопустимо разнервничалась. И курение в этот раз не помогает.
Надо рассказать, надо. Но как?
Кален не поверит. Подумает, старуха из ума выжила.
Тогда лучше показать. Да, лучше показать и тогда…
Она отвлеклась. Стук шагов по лестнице. Шумное дыхание. Едкий пот, выделяющийся в период чрезвычайного волнения или опасности.
Вскочив, Гведолин в несколько шагов перепорхнула комнату, растворила дверь, нетерпеливо дожидаясь, пока Марта поднимется по лестнице.
— Госпожа Гведолин, ох, госпожа… — Марта упорно не хотела звать ее только по имени и на «ты», как делали все остальные слуги, когда не находились при посторонних.
Трубка выпала из руки. Такое причитание, несвойственное старой экономке, не предвещало ничего хорошего.
— Что случилось?
Сгорбленная Марта, которая была старше Гведолин всего лишь на десяток лет, еле переводила дух. Гведолин не нужно было щупать ей пульс, чтобы услышать — сердце бьется учащенно, с неровными по времени перерывами. После угольного рудника, на котором осужденные женщины проводили, бывало, всю жизнь, оно и не могло биться по-другому…
Хватаясь за перила, Марта добралась до последней ступеньки и тяжело на нее осела.
— Могла бы кого пошустрее прислать, — процедила Гведолин сквозь зубы, опускаясь рядом со сгорбленной женщиной, которая, по сравнению с ней, казалась настоящей старухой. Сжала ее дрожащую руку — немного поддержать своей силой, чтобы сердце и впрямь не остановилось, закупоренное кровяным сгустком. — Сальку или Ману. Зачем самой бегать? В таком-то возрасте… Или Калена, на худой конец…
— Кален, он…
Марта выговорила и запнулась.
— Что — Кален? Снова видение?
Она кивнула.
— Что ты видела? Ну же, Марта, говори!
— Мальчишку в амбаре завалило мешками с мукой.
Мешки с мукой. Их там много. Очень много. На всю зиму запаслись. Но как это возможно? Разве что… Ну, конечно! Огар-ла до сих пор не потрудился рассказать своему помощнику про хитрую систему хранения мешков, позволяющую сберечь больше места в амбаре. Мешки были уложены в высокую пирамиду — брать полагалось верхний мешок, приставив к нему широкую удобную лестницу. Видимо, Кален, по деревенской привычке, потащил нижний, разрушив тем самым все строение. Неудивительно, что мешки рухнули.