Гведолин переживала, что Терри сорит деньгами, заказывая лучшую комнату — состоятельных путников немного, запомнят, заметят. Он же лишь фыркал в ответ, досадливо отвечая, что Гведолин ничего не понимает.
— Прямо сейчас? — он опустился на корточки рядом с ней, брезгливо нахмурив брови на грязную тряпку, в которую превратился носовой платок.
Да, сейчас. Нужно сказать ему… спросить, отчего он так изменился? Возможно, он не хочет больше брать ее с собой? И этот город — Крымень… вдруг он не найдет там работу? И вообще, ей кажется, что если бы Шебко мог оказать такую услугу… им вообще лучше уехать в другую страну. Если бы это было возможно… Но как предложить это Терри? Он рассмеется. Назовет ее глупой, скажет, что не нуждается в ее советах, попросит не лезть в дела, в которых она ничего не понимает…
И внезапно Гведолин сказала совершенно другое:
— Я вспомнила, чем меня опоили в приюте храма Воды.
Терри недоверчиво заломил бровь.
— Чем же?
— Мне давали настойку из корня мандрагоры.
В ответ — пустота. И скрип песка, который она уже не оттирает, а втирает в туфли грязной тканью.
Терри хмыкнул. И расхохотался.
— Ох, Гвен, ты так серьезно это произнесла, что я чуть не поверил, — он смахнул слезу, выступившую от смеха в уголке глаза. — Ты что, на солнце перегрелась?
— Но это правда! — Гведолин очень захотелось запустить в него туфлей. — Я слышала, доктор говорил той женщине, что за мной ухаживала. А недавно вспомнила, что читала об этом корне в книжке, которую мы нашли на чердаке. А еще в книжке было про цветы папоротника…
— Точно, перегрелась, — констатировал Терри. — Что за чушь ты несешь? Мандрагора! Таких растений не бывает, не то, что корней. А уж цветов у папоротника… бабушкины сказки! Так, все, — отрезал он, забирая у Гведолин свои ботинки. — Я вниз, переговорю с хозяйкой. Догоняй.
***
Небо успело умыться дождем, тучи обиженно ушли и не мешали. Звезды рассыпались во тьме неба сверкающими бусинами, а пышнотелая луна казалась особенно довольной и умиротворенной.
Гведолин толкнула плечом тяжелую дверь. Дверная ручка ее невесть зачем была обмотана засаленной тряпкой и прикасаться к ней не хотелось.
Трактир оказался большой. Больше всех, в которых им приходилось останавливаться ранее. Посетителей было много, все столики оказались заняты. В воздухе стоял густой запах солянки и свинины, предварительно вымоченной в яблочном уксусе с луком и поджаренной на вертеле.
Как в такой толпе отыскать Терри? Деньги у него, хотя Гведолин не собиралась ничего заказывать. Усталость взяла верх над голодом, аппетит пропал. Последний раз она ела утром — завтрак, который им подали в комнату. А дальше была дорога. Поле. Лес. Мошкара и солнце. Остановка у ручья, вода и сухари. И больше ничего. К вечеру она должна была страшно проголодаться. Но аппетита не было, хуже того — стало подташнивать.
Она прислонилась к стене, чтобы не мешать разносчицам ловко сновать между столами. Немного кружилась голова. Хотелось выйти из душного помещения на свежий воздух. В тишину.
— А, вот ты где спряталась, — Терри схватил ее за руку, — пойдем.
Он протащил ее через весь зал к столику, за которым уже сидело два человека: мужчина с седой бородой и женщина с алым шарфиком на шее, завязанным кокетливым бантом.
— Только так, — поморщился он, усаживаясь на скамью напротив. — Больше свободных мест нет. Я заказал нам ужин. Тебе взял солянку, ты же ее любишь.
Надо же, какая забота. Помнит. А ведь она и вправду любит солянку, особенно мясную, с обжигающей подливой… Но только не сегодня.
Когда блюда принесли, Терри, за обе щеки уплетающий свою порцию жареного мяса, недоуменно смотрел, как Гведолин ковыряет ложкой в тарелке, изредка решаясь поднести ко рту скупой кусок.
— Ты заболела? — осведомился он, наконец.
Гведолин утопила ложку в густом соусе. Потрогала лоб, облизала губы.
— Нет. Не думаю. Просто… устала, наверное.
— Выпей.
Терри подвинул стакан.
Что там? Вино? Вина не хотелось.
В стакане оказался морс. Клюква с черникой. Из сухих ягод, собранных прошлым летом. В меру кислый, прохладный. Она тоже умела делать такой.
Выпив багряно-темную жидкость, Гведолин с наслаждением катала кислую ягодку между зубами.
Тошнота и головокружение понемногу отступали. Хорошо бы еще вернулся аппетит, ведь если она не поест, не будет сил на завтрашнюю дорогу.
— Пойдешь обратно? — Терри участливо ее разглядывал. — Проводить тебя?
— Нет, мне уже лучше. — Возвращаться одной в пустую комнату не хотелось. — Посижу еще немного. И все доем, не волнуйся. Я не привыкла оставлять еду.