Что такое "мили" Льен не знал. Понял только, что путник явился издалека, из другой страны, с другим языком и культурой. Хотя внешне от антерровцев он ничем не отличался.
— Я вас к сестре… она целительница, — поспешно залепетал он. — Она самая лучшая целительница. Она вас вылечит… она…
— Настнесс, — человек закашлялся, схаркивая на снег кровью. — Это есть… бесполезно. Я уже раньше… надорваться. А эти душмэгс, — он закрыл и открыл лазоревые глаза, снова смаргивая, словно пережидая приступ, — просто убивать… добивать…
— Но как же…
— Ты не переживать сильно. Ты сделать мне много добра… себя не пожалеть. Доверчивость… Жалость… Найе… Нельзя… — он снова закашлялся, — … нельзя быть таким, лиглетт Льен. Нужно скрывать. Мир не принимать тебя так. Мир есть очень жестокий. Мир привык фулаутел… как это говорить… выталкивать… избавляться от таких, как ты.
— И как вы? — вырвалось у Льена.
— Йас, и как я. И как твой фройстер… сестра. Ты сильно любить ее?
— Как не любить.
— Дай мне твоя рука…
— Зачем?
— Не бояться. Я не есть заразить… тебя. Просто… так нужно.
Льен, поколебавшись, протянул руку. И правда, чего бояться? Больной, уставший человек, да и только.
Человек судорожно ухватился за руку Льена своей грязной, костлявой рукой. Холодной, как куриная замершая лапка, которую бросают дворовым собакам в качестве угощения.
— Сила в тебе слайпен… спит. Твой сила — защита. Сильный, очень сильный… Фройстер… твой сестра, она есть целитель?
— Рон? Да.
— Целитель… — в груди у умирающего заклокотало. — Найе, мист лиглетт Льен, найе…
Жесткий приступ кашля скрутил человека так, что он долго не мог отдышаться. Когда он снова смог говорить, слова, произнесенные хриплым голосом, резали ухо чужим незнакомым языком. Но даже без перевода, Льен, кажется, понял, что до него пытаются донести.
— Вы ведь про то, что Рон нельзя… э-э… проходить некий обряд, верно? — И почувствовав, как даже на морозе уши и лицо у него стремительно заливает краской, добавил: — Я знаю, в чем этот обряд заключается.
— Знаешь? Гуттер… Это есть хорошо, что знаешь. Тебе надо оберегать ее… Эта деревня… плохо, место проклято. Я чувствую. Твоей… Рон… лучше в храм Воды… послушницей. Или жрицей.
— Она хотела. Да вот как-то…
Глупо все получилось тогда. А вспомнить — и стыдно, и больно.
— Из-за тебя? Оставить не на кого? Понимаю… сам сирота.
Он закашлялся. Изо рта потекла кровавая слюна.
Мальчишки — те немногие, кто еще остался, давно прекратили кцдаться снежками, смолкли. Стояли, смотрели, разинув рты. Умирает человек. Чем не зрелище?
Зачерпнув горсть снега, Льен оттер кровавую юшку, стекавшую у путника по подбородку.
Вздрогнул, когда кто-то цепкими пальцами взял его за плечо.
— Что с ним? — спросил до отвращения знакомый голос. — Забили?
Варг, длинный и угрюмый, вышел из-за спины Льена, присел рядом с ним на корточки.
Утерев мокрые глаза, Льен уставился на своего недруга. Спрашивает, что случилось? Надо же… А ведь Льен и не сомневался, что Варг был вместе с уличными забияками, бросавшимися снежками, возможно, даже возглавлял побоище.
Человек открыл глаза. Промолвил, глядя на Варга, пузыря кровавой пеной:
— А ты… харт-ф-айм… ты сердце свое слушай. Больше никого не слушай.
Только его. Иначе… смерть…
Глаза закрыл и дугой выгнулся. А после затих.
Варг всмотрелся бледное лицо странника. Приложил два пальца к вене на его худой и грязной шее.
— Помер он…
У Льена закружилась голова. И мир вокруг поплыл багряными сполохами. Кажется, кто-то тормошил его за руку, звал по имени…
— Эй, Мелкий! Льен! Вот же, Засуха… Ты чего?
Луна, вышедшая, наконец, из облаков, осветила настороженное лицо Варга, судорожно трясущего Льена за руку.
— А? Что?
Вздрогнув, Льен очнулся. Понял, что сидит вовсе не в студеном снегу, качая на коленях голову умершего иноземного бродяги.
— Что!? — передразнил Варг, похоже не без труда сползший на самый край кровати, чтобы ухватить Льена за руку. — Ничего! Застыл как истукан и сидишь так с огарок. Ты блаженный, что ли?
— Вспомнил просто…
Медленно, на руках, Варг предал своему телу прежнее, менее болезненное положение. Но все равно, пальцы сцепил и стиснул так, что костяшки побелели. Процедил сквозь зубы:
— Я тоже помню. Помню, как этот странник посмотрел на меня тогда. Прямо жаром обдало. И взгляд у него был какой-то… нечеловеческий. И то, что он мне сказал… прорицал будто.
— Тебе-то что? Он сказал, ты и забыл тут же.