Все это была Мерна — блистающая, суетливая, как большой муравейник, столица огромной империи — Антерры.
Они прошли городской рынок, давно кишащий покупателями, продавцами и ворами-карманниками. Миновали храм Пречистой богини Воды и дворец правителя. Расположенные друг напротив друга эти массивные, величественные здания как бы подчеркивали две власти, стоявшие над людьми — власть правителя с кодексом законов и власть богини с волей провидения.
Гведолин не спрашивала, куда нужно Терри; он молчал и просто шел с ней рядом, погрузившись в свои мысли. Так, пройдя богатые кварталы с антикварными, художественными и ювелирными лавками, они очутились в районе, резко контрастировавшим с основной частью города и считавшемся пятном на репутации столичного лоска.
Здесь на извилистых улочках под ногами вечно чавкала грязь, низкие покосившиеся дома ютились почти вплотную друг к дружке. На балконах и окнах не стыдясь развешивали белье, прохожего могли легко окатить помоями, а в подворотнях обитали наглые бродячие собаки, помойные коты и не менее наглые жирные крысы.
Над низенькими домами трущобного района черной безликой массой возвышалось единственное здесь высокое здание. Оно, как и другие, тоже было деревянным, но скроено так громоздко и вычурно, что Гведолин каждый раз недоумевала, какому архитектору в голову пришла нелепая мысль выстроить подобное.
В здании располагался работный дом.
Терри нахмурился. Заозирался по сторонам, перехватил покрепче свой мешок. Видно, нечасто ходил в такое, Водой Пречистой забытое место.
— Ты здесь живешь? — спросил он, когда Гведолин остановилась перед входом в уродливое здание.
Дверь оказалась полуоткрыта, и она уже слышала ругательства тетки Роуз — директрисы и главной надзирательницы дома. Роуз, конечно, требовала, чтобы к ней обращались «госпожа». Но за глаза ее, иначе как «тетка» никто и не называл.
— Живу и работаю.
— Почему?
Глупый вопрос. Он ведь и сам должен понимать, что глупый. Вырваться из работного дома сложно. Почти невозможно. Нищие, воры, бывшие проститутки и калеки работают здесь не за деньги, а за крышу над головой и скудную кормежку.
— Почему? — Гведолин облизнула пересохшие губы. — Потому что… ну…
— Что "ну"? Договаривай, раз начала.
Почему она остается в работном доме? Да просто ей некуда больше идти. Совсем некуда. Она сирота. Нищая, безграмотная, несовершеннолетняя сирота.
— Так долго я еще буду ждать ответа?
Вот ведь пристал! Ничего взамен за еду не потребовал, даже до дома проводил, а теперь стоит, сверлит ее своими прозрачными глазами. Ждет ответа.
— У меня нет другого выхода.
Терри фыркнул.
— Серьезно? Запомни, Гвен, выход есть всегда. Но лишь немногие способны его отыскать.
— П-постараюсь запомнить, — запинаясь, как перед теткой Роуз, когда та отчитывала ее, ответила Гведолин. — Спасибо за то, что едой поделился и… что проводил тоже. Прощай, Терри.
Он слегка улыбнулся краешками губ, бросил:
— До встречи.
Развернулся на пятках и пошел в обратную сторону, насвистывая какую-то веселую мелодию себе под нос.
Тетка Роуз одарила Гведолин суровым мрачным взглядом. Повезло, могла бы и розги взять, к примеру.
— Быстро же ты повзрослела, малявка, — резким визглявым голосом начала она свою проповедь. — Парень-то какой… из другого района, видать, побогаче. А ты смотри, не притащи в подоле. Тут своим-то развернуться негде. Набрала?
— Что? — Гведолин словно очнулась от оцепенения.
— Совсем, девка, голову потеряла? Цветы свои, говорю, набрала?
За цветами надзирательница ее сама и отправила. Узнала все-таки, что Гведолин потихоньку, втайне от начальства лечила нищих обитателей работного дома.
На самом деле, тетке Роуз не было никакого дела до Гведолин, равно как и до количества умерших во вверенном ей злачном заведении. Но имперский наместник, совсем недавно назначенный на пост, посулил выплачивать дополнительное пособие работным домам, приютам и тюрьмам, смертность в которых за сезон эпидемий не будет превышать десяти процентов. По подсчетам тетки Роуз, за грядущий сезон от лихорадки, чахотки, золотухи и грудной жабы в работном доме не должно умереть более двух человек. Обычно умирало по восемь-десять. Места не пустовали — тут же находились новые работники и жильцы, не желавшие больше спать под забором и питаться впроголодь.