К тому времени, когда над долиной к западу от нас закатилось солнце и наступил вечерний холод, мы с Су Хи уже поставили два горшка овощей вымачиваться в рассоле. Наша ферма была самой большой в округе. В детстве я думала, что наш большой белый дом — дворец, а поля вокруг него — дворцовые сады. Папу я считала императором, маму — императрицей, а себя — их прекрасной дочерью-принцессой. Соседи, которые жили в тесных домах с низкими потолками и возделывали крошечные поля, были просто крестьянами в нашем королевстве. И честно говоря, часто я примерно так с ними и обращалась.
А теперь наш прекрасный дом стоял весь грязный: за ним уже несколько лет не ухаживали. С крыши отвалилась часть черепицы. Поля заросли сорняком. И хотя все лето мы усердно трудились, на зиму нам продуктов не хватало. Скоро маме, как и нашим соседям, придется выпрашивать лишний мешок риса.
Мамы все не было. Мы с Су Хи сели за невысокий столик и поужинали салатной капустой и горсточкой риса. Самая большая комната нашего дома объединяла в себе кухню, столовую и гостиную. Именно тут мама учила нас читать и писать. В глубине кухни стояла огромная чугунная печь, а от нее горячий воздух шел в наш домашний ондоль — систему подогрева полов. Доски пола были отполированы до блеска ступнями нескольких поколений моих предков. В кухне стояли две деревянные табуретки, а чуть поодаль — приземистый столик, за которым мы ели. Спальню от основного помещения отделяли раздвижные решетчатые двери. Там лежали на полу травяные циновки годза и стоял богато украшенный комод, который папа предлагал продать, но мама ему запретила. Теперь я очень радовалась, что мама настояла на своем.
Когда мы поели, Су Хи поставила на стол немного риса и овощей для мамы. Скоро она уже придет — поднимется по дороге на наш холм вместе с остальными женщинами с фабрики. На фабрику по пошиву обмундирования мама ходила каждый день с тех самых пор, как мы собрали урожай. Мама была очень умная — слишком умная для такой работы. Она любила читать. У нас дома хранилось множество книг, и родители очень этим гордились. У нас были книги на китайском и японском, и даже несколько штук на корейском, хотя японцы запрещали их держать. В библиотеке имелись великие романы, труды Конфуция, китайская поэзия. Даже западная литература вроде Шекспира, Толстого и Диккенса в переводе на корейский, китайский или японский.
Мне больше всего нравился Диккенс. Дочитав какой-нибудь из его романов, я часто сидела с закрытыми глазами и пыталась представить себе эксцентричную мисс Хэвишем и коварного Компесона из «Больших надежд» или мощенные булыжником улицы Лондона, Фейгина и Ловкого Плута из «Приключений Оливера Твиста». Это было просто чудесно. Проработав целый день в поле, мы всей семьей читали, пока не начинали слипаться глаза. Именно по книгам я так хорошо выучилась японскому и китайскому.
Еще когда я была маленькая, власти нашей провинции потребовали, чтобы все корейцы говорили по-японски. Мне не нравился этот язык: он создавал впечатление, будто японцы все время сердятся. Может, они и правда всегда сердились, но я не хотела, чтобы мои слова звучали сердито, и не любила, когда мной командуют, так что упорно говорила по-корейски. Мама настаивала, чтобы при японцах мы говорили как следует, но Су Хи языки давались тяжелее, чем мне, так что и у нее были проблемы.
Моя старшая сестра Су Хи родилась в год Кролика, но обычно в этот год рождаются очень красивые люди, а сестра такой не была. В невзрачной и неловкой Су Хи изящные черты отца и матери словно свели друг друга на нет. Зато она была тихая и добрая — ну, пока не начинала меня ругать и воспитывать. Я считала, что мама любит сестру больше, а папа, как мне казалось, больше любит меня, хотя Су Хи он тоже очень любил.
А еще сестра была не очень сообразительная. Иногда она не понимала шуток и сидела озадаченная, пока все смеялись. Папе с мамой приходилось помогать ей с чтением и письмом куда больше, чем мне. А мне они велели учить Су Хи японскому.
Так что сейчас, пока у нас было свободное время, мы с Су Хи устроились на полу, и я решила позаниматься с ней японским.
— Как будет «овца»? — спросила я.
Су Хи долго думала, потом покачала головой.
Я фыркнула.
— Ну почему тебе так сложно запоминать? «Овца» будет хицудзи. А «дерево» как будет?
— Это я помню, — обрадовалась Су Хи. — Моку.
— Точно! Видишь, как просто! Нужно просто придумать способ привязать новые слова к чему-то знакомому. А чтобы правильно произнести слово, нужно притвориться японцем. Как будто ты на сцене театра.