Вид был просто чудесный. Сине-зеленая вода блестела в лучах утреннего солнца, морской воздух полнился свежестью и чистотой. Вдали на горизонте шло большое грузовое судно, выпуская из труб густой черный дым. Ближе к нам покачивались на волнах десятки рыбацких лодок, волоча за собой сети. Еще ближе огромные волны клыками белой пены врезались в берег, а потом с гулким ревом разбивались о скалы и снова отступали в море, собирая силы, чтобы еще раз рвануться в атаку. Я не могла оторвать взгляд от величественного зрелища.
Через какое-то время дорога свернула к югу. Маленький «фиат» наконец смирился с возложенной на него задачей и перестал так громко жаловаться. Мы ехали по широкой равнине, и по сторонам от дороги до самых вершин холмов тянулись рисовые поля. Десятки крестьян в конических соломенных шляпах, закатав черные штаны выше колена, умело орудовали длинными тростниковыми шестами, сбивая в корзины зерна риса. Другие ставили полные корзины на плечи и несли их к телегам, ждавшим на краю полей.
Потом дорога пошла в гору, и заливные рисовые поля сменились овощеводческими вроде тех, что лежали у нас за домом. В воздухе запахло луком и чесноком. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Крестьяне собирали в мешки морковь и свеклу, и мне вспомнилась урожайная страда у нас на ферме в моем детстве. Казалось, словно все это было очень давно.
Потом нам попалось поле, на котором скот лениво пощипывал осенние травы. Меня охватил прилив гордости за эту землю, за мою родину. Я поняла, что полковник Мацумото был прав: Корея и правда великая страна. Теперь мне стало ясно, почему японцы хотели ею завладеть, почему их пришлось выставлять силой. А теперь, раз оккупанты ушли, Корея может снова обрести прежнее величие.
— Много ты прочитала Маркса? — спросил Чжин Мо, развернувшись в мою сторону и перекинув локоть через переднее сиденье.
Я очнулась от задумчивости. Читать «Манифест» было трудно: текст оказался очень насыщенный, полный незнакомых понятий. Чжин Мо и даже Ки Су помогали мне, когда я встречала новые слова. Однако я достаточно много читала в детстве, поэтому смогла осилить «Манифест» и почти все поняла. Но я боялась слишком раскрыться перед этими людьми и не стала признаваться, что дочитала до конца.
— Книга очень трудная, — ответила я.
— Ничего страшного, — сказал Чжин Мо, — мне тоже первый раз трудно было читать. Но я справился, и ты тоже справишься.
Ки Су фыркнула.
— Зачем ей это? Она еще слишком молода.
Чжин Мо убрал локоть с кресла и сжал руль обеими руками.
— Я впервые прочел «Манифест» в ее возрасте, а ты всего на год старше. И потом, мы будем строить партию на плечах молодых. Они будущее Кореи.
Ки Су отвернулась к окну и не ответила.
Последние две недели в Синыйчжу Чжин Мо, Ки Су и Сын Ё страстно спорили дома по вечерам о формах правления, о рабочих и будущем страны. Друг друга они называли сокращенными именами — Ки, Сын, Чжин, — и мне это казалось странным и невежливым. Воспитанные корейцы так друг с другом не разговаривают. Они обсуждали, что будет с Кореей теперь, после ухода японцев. Чжин Мо пытался вовлечь в эти дискуссии и меня, и я участвовала как могла. Их идеи были для меня в новинку, но в них был смысл. Разговоры напоминали мне наши семейные беседы о книгах вечерами после тяжелой работы на ферме.
Я узнала, что Чжин Мо, Ки Су и Сын Ё были партизанами и вместе с другими корейцами сражались с японцами в горах Северного Китая. Они вели опасную жизнь, полную трудностей: Сын Ё потерял левую ногу, а многие их товарищи погибли. Командовал отрядом человек по имени Ким Ир Сен; товарищи говорили, что он храбро сражался и убедил русских вступить в войну с японцами. Слушая радиоприемник, они узнали, что Ким Ир Сен при поддержке русских возглавил временное правительство в Пхеньяне. Чжин Мо был близок к товарищу Киму и ехал в Пхеньян, чтобы получить важную должность в новом правительстве. Он уверял, что и для меня там найдется работа.
Чжин Мо повернулся ко мне:
— Сейчас очень важное для Кореи время, Чжэ Хи. Новое начало. Скоро партия придет к власти, и Корея станет современной страной. Вот увидишь.
Ки Су сложила руки на выпирающем животе, продолжая глядеть в пассажирское окно.
— Это еще вопрос, — пробормотала она себе под нос.
Чжин Мо напрягся:
— Зачем ты так, Ки? Почему ты всегда такая циничная?