У магазинов на бульваре были большие окна с надписями — кое-где уже на корейском, кое-где японскими иероглифами, которые спешно счищали, заменяя корейскими буквами.
Мне попалась булочная, где видов хлеба было больше, чем я встречала в жизни. Потом я увидела магазин одежды и долго смотрела на платья и туфли, которые наверняка никогда не смогу себе позволить. Попался мне и книжный магазин, в котором продавали сотни томов. Очень приятно было думать о том, что на свете столько книг и все их можно прочесть.
Я свернула за угол и замерла на месте. Передо мной выросло здание, лампочек на котором было больше, чем, как я раньше думала, найдется во всем Пхеньяне. Здание занимало полквартала, у него была крыша как у пагоды и навес, надпись на котором крупными корейскими буквами гласила: «Унесенные ветром». Множество народу стояло в очереди на вход. Я подошла к фасаду здания. На стене висел плакат с мужчиной, обнимавшим женщину. И тут я поняла, что передо мной кинотеатр.
Я, конечно, слышала раньше про кино, но там, где я выросла, мне не довелось его посмотреть. Папа один раз ходил в Синыйчжу в кино и рассказал нам о нем. Его история показалась мне невероятной, и я сразу захотела попасть в кинотеатр. Полковник Мацумото тоже упоминал о фильмах, но на станции утешения я не смела и мечтать, что когда-нибудь смогу их посмотреть.
А теперь передо мной стоял кинотеатр, и он оказался великолепнее, чем в самых смелых мечтах: от одного взгляда на него у меня дух захватывало. Я попыталась представить, сколько чудес и новых невиданных миров ждут меня внутри. У входа я увидела табличку с надписью, что входной билет стоит десять вон. С таким же успехом он мог стоить миллион, потому что денег у меня не было вообще. Я снова посмотрела на плакат. На нем указывалось, что фильм идет на английском с корейскими субтитрами. Я вспомнила слова господина Чхи, что мне надо выучить английский, и обещала себе, что обязательно достану денег на первый в своей жизни поход в кино.
Я заставила себя уйти от кинотеатра и двинулась дальше по улице. Хотелось еще полюбоваться на Пхеньян. Я прошла квартал, потом второй и третий, разглядывая витрины и спешащих мимо людей. Мне казалось, что я попала в самый прекрасный город в мире.
Внезапно впереди меня на тротуаре началась какая-то свалка. Я увидела, как корейские солдаты, на рукавах у которых были красные повязки с белой звездой, выпихнули из здания на улицу мужчину. Он прикрыл голову руками. Солдат взмахнул дубинкой и с силой ударил его; мужчина вскрикнул и упал на землю. Вокруг меня люди разбегались, затыкая уши, — но только не я. Я стояла на месте и смотрела на избиение, как научил меня лейтенант Танака.
Солдат снова и снова колотил лежащего мужчину. Звук ударов дубинкой по телу, ужас в глазах избиваемого и его страшные крики заставили великолепный Пхеньян растаять, и я снова оказалась во дворе станции утешения. Наконец другой солдат ухватил мужчину за руку и рывком поднял на ноги. Лицо у мужчины было залито кровью, он нетвердо держался на ногах. Его провели по улице мимо меня. Солдат с дубинкой бросил в мою сторону злой взгляд, и на мгновение мне показалось, что передо мной снова лейтенант Танака.
А когда они ушли, я бросилась прочь по улицам Пхеньяна и бежала всю дорогу до дома.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Два года спустя
Я в очередной раз задержалась вечером на работе, в здании штаб-квартиры временного правительства. Я сидела за столом и переводила на корейский английские документы для встречи, которая проходила двумя этажами выше. Встречались делегации Юга Кореи, находившегося под контролем американцев, и Севера, который контролировали русские. Две стороны пытались урегулировать разногласия и объединить Корею под властью одного правительства. Встреча длилась уже третий день, и, если верить Чжин Мо, одному из делегатов Севера, дела шли так себе. Мой стол стоял в центре отдела переводов. На этаже уже было темно, освещалась только часть помещения вокруг меня. Господин Чхи ходил взад-вперед у меня за спиной, читая вслух наши переводы.