Все слёзы Дарёна уже выплакала, отдав их Нярине-утешительнице. На сердце лежала лишь бескрайняя тихая печаль, но боль снова остро всколыхнулась, едва она встретилась с подёрнутым влажной поволокой взглядом подруги. Или больше не подруги? Маруша воздвигла между ними непреодолимую стену, через которую не протянуть друг другу руки, не обняться, не обменяться поцелуем…
Шум в ушах вдруг стих, точно осыпался наземь мелкими глиняными черепками. В наставшей тишине ухо Дарёны уловило скрип тетивы, а глаз мгновенно поймал фигуру в плаще, выхваченную из густой утренней синевы солнечным лучом: непреклонный взгляд, поднятый локоть и наконечник стрелы, направленный на Цветанку.
Ни Лесияра, ни её охранницы не успели задержать Дарёну, да и не смогли бы: шаровой молнией в ней взорвалось желание мгновенно оказаться рядом с Цветанкой, и кольцо тут же услужливо помогло ей в этом – пусть и на совсем краткое расстояние. Закрывая Цветанку собой, она обняла её за шею, а стрела загудела пчелой и ударила чуть ниже правой лопатки. Даже боли Дарёна почти не ощутила, только сильный толчок, от которого разом ослабли колени, а в висках бешено и мучительно застучала, вскипая, кровь. Голову на краткий миг обдало жаром, земля ушла из-под ног. Повиснув на руках Цветанки, Дарёна слышала голос матери, вскричавшей истошно:
– Что ж вы делаете, окаянные?!
По спине струилась тёплая и густая, липкая влага, а в нос бил запах… Родной, знакомый, который Дарёна не раз вдыхала, когда они с Цветанкой лежали под одеялом из волчьих шкур…
– Дарёнка! Дарёнушка! – причитала мать, защитно обхватив обеих девушек руками, точно раскрытыми крыльями. – Не стреляйте больше, Цветанка не враг! Без неё мы не добрались бы сюда!
Чернота застилала взгляд. Под лопаткой засел коготь птицы-смерти, а лес вокруг бормотал тысячей скрипучих, ласковых голосов. До сей поры невидимые и неслышные лесные духи, полупрозрачные и скользящие, вышли из тени, приветствуя Дарёну в своём чудесном мире, звали к себе – бродить среди деревьев, смотреть на звёзды, прыгать по веткам да собираться на полянах в хороводы под луной. Самих существ было почти невозможно разглядеть среди леса, только круглые совиные глаза пялились на девушку отовсюду.
– Кто там такой меткий без приказа, Маруша вас раздери?! – прокатился свежим, холодным ветром голос Лесияры.
Это был уже не сон: настоящая, живая Ждана смотрела на княгиню снизу вверх полными боли тёмными глазами. Вопросительно, гневно, негодующе: почему не защитила, допустила такое?… А Лесияре было и нечем оправдаться: стрелявшая дружинница лишь выполняла давнее негласное предписание – едва завидев любого Марушиного пса, бить его без раздумий, пощады и промаха.
Оборотень, совсем юная девчонка в мужской одежде, по-мальчишески плоская и поджарая, яростно подрагивала верхней губой, скаля клыки. Жёлтый огонь в округлившихся глазах выражал пока ещё не Марушину холодную волю, а её собственную, тёплую и живую страсть. Видно, Марушиным псом она стала недавно, и в ней пока ещё оставалось много человеческого; её вполне можно было принять за паренька, если бы не лицо, отличавшееся всё-таки девичьей пригожестью. Стоя на коленях, она поддерживала повисшую на ней Дарёну, из спины которой торчала стрела, пронзившая новенькую шубку.
Следом за Жданой из повозки выскочили трое мальчиков: двое старших – русоволосые и голубоглазые, а младшенький – тёмный, похожий на мать. Заслонив девушку-оборотня со спины, они сбились в кучку.
– Не убивайте Зайца! Она хорошая, – осмелился простуженным голосом крикнуть один из них – судя по всему, средний.
– Горлинка моя… – раздалось вдруг надломленно.
Это из повозки с трудом выбралась Млада, сама на себя не похожая – бледная, с чёрными тенями под глазами и сухими бескровными губами. Не пройдя и двух шагов, она осела наземь, так и не дотянувшись до Дарёны. Ран у неё, похоже, не было, а вот отравление хмарью – налицо.
Оставив все вопросы на потом, княгиня сокрушённо склонилась над подстреленной девушкой. С таких же серых, как и у Млады, губ срывалось поверхностное, чуть слышное дыхание, ресницы трепетали, приоткрывая белки закатившихся глаз. Угораздило же её рвануться навстречу девчонке-оборотню… Должно быть, они знали друг друга. Заяц… Нелепая кличка, учитывая волчью сущность.
– Дайте её мне, – властно, но мягко проговорила Лесияра, опускаясь на колено и протягивая руки к Дарёне, чтобы поднять её. – Она жива, её можно исцелить, хоть и трудно поддаются лечению раны от белогорского оружия… Но я сделаю всё, что смогу – с помощью Лалады, конечно.
Цветанка-Заяц ощерилась было, но мать Дарёны мягко осадила её, опустив руку на её плечо, и девушка сдержалась, лишь прикусив пухленькую нижнюю губу и затравленно стреляя вокруг мрачным взглядом: оцепление из воинов с луками усмирило её пыл.
– Государыня, как же так? – дрожащим от близких слёз голосом проронила Ждана.
Нежность тронула сердце Лесияры. Всё та же… Почти не изменилась, только в глазах стало больше печали. Но всё это – потом, а сейчас – Дарёнка.
– Всё будет хорошо, – ласково заверила княгиня Ждану. И воскликнула твёрдо и властно: – Радимира! Нашу гостью с детьми проводи в зимовье, Младу – тоже. Что касается этой… хм… Зайца. Никому не стрелять, но и не спускать глаз с девчонки! К ней у меня будет несколько вопросов. Задержать её и ждать моих приказов.
– Слушаю, государыня, – отозвалась начальница пограничной дружины, вооружённая как луком, так и мечом.
– Млада, – обратилась княгиня к синеглазой женщине-кошке, пребывавшей на грани забытья. – Вижу, ты здорово хлебнула хмари. Отвару яснень-травы стоять ещё пять дней, но у нас припасена вода из Лаладиной пещеры. Пей её пока, должно полегчать.
У той еле хватило сил, чтобы чуть слышно пробормотать в ответ:
– Благодарю, государыня…
Кивнув одной из стражниц, Златооке, чтоб та передала слугам распоряжение насчёт воды, Лесияра осторожно подняла Дарёну на руки, ещё раз улыбнулась полным тревоги и боли глазам Жданы и представила себе Лаладину пещеру.
– Дымка, Остроглазка – за мной, – приказала она двум стражницам. – Остальным – ждать здесь.
Шаг – и она очутилась под сверкающими сводами, озарёнными золотистым светом из невидимого источника. Свет этот, ласковый, как тягучий летний мёд, наполнял пещеру густым теплом, которое так и побуждало раздеться и подставить нагое тело его ласке. Посреди пещеры стоял алтарь из плоской каменной глыбы, а из стены бил горячий родник, наполняя водой округлую выемку в полу, заботливо обложенную камнями одинакового размера. Дальше из выемки поток низвергался в расселину.
Стражницы встали у входа. Усадив Дарёну на край алтаря, Лесияра отломила древко стрелы, а наконечник пока вытаскивать опасалась – ещё кровь хлынет, да так, что не остановишь. Осторожно поддерживая бесчувственно обмякшее тело, она освободила девушку от шубки, потом уложила лицом вниз и вспорола кинжалом пропитанную кровью одежду вокруг торчащего обломка стрелы. Чья рука ковала наконечник, та лучше всего и излечивала уязвлённую им плоть, да только пока не извлечёшь его, не узнаешь, кто мастер. Пока Лесияра могла лишь обезвредить действие оружейной волшбы, заложенной в наконечнике.